Ёсида Кэнко-хоси - Записки на досуге

И тут вдруг из дома выскочили два воина и стали сражаться с врагами не щадя живота своего. Когда они рассеяли всех врагов, судья в удивлении произнёс: «Я вас не знаю, но вы сражались так смело! Что вы за люди?» — «Мы — те редьки, которые ты съедал за завтраком в течение долгих лет». Сказав так, воины исчезли.

Вот ведь оно как: поверь всем сердцем хоть в редьку, всё равно воздастся.

Святой Сёся чтением «Сутры лотоса» накопил заслуги многие, а все чувства его пребывали в чистоте. Как-то раз отправился он в дорогу и остановился на ночлег на постоялом дворе. Где-то рядом варились бобы на огне из сушёных стручков. И тут святой услышал разговор бобов и стручков. Бобы с бульканьем говорили: «Как жестоко, что вы, стручки, с которыми мы жили бок о бок, так жестоко обращаетесь с нами!» Стручки с треском отвечали: «Разве мы хотим этого? Разве нам самим хочется сгореть в огне и мучениях? Но что мы можем поделать? Не гневайтесь на нас».

Во время годов Гэнъо после обряда поставления государя на престол во дворце Сэйсёдо должно было состояться представление. Это было уже после того, как похитили знаменитую лютню «Тайна». Фудзивара Канэсуэ, прозванный Хризантемовым Министром за свою любовь к этим цветам, уже занял своё место, держа в руках лютню «Скакун». И тут один колок вдруг отвалился. Тогда Канэсуэ достал из-за пазухи рисовый клей и поставил колок на место. Пока подносили приношения божествам, клей высох, и всё обошлось.

Потом выяснилось, что одна придворная дама затаила злобу против Канэсуэ. Осматривая лютню, она оторвала колок, а потом снова поставила его на место.

Годы Гэнъо — 1319–1321.

Услышав имя человека, я тут же уверенно представляю себе, каков он лицом, но только никогда не бывало, чтобы я оказался прав. Когда мне доводится услышать рассказ о делах минувших, мне представляются дома нынешние, а вместо людей тех времён мне видятся люди моего времени. Интересно, один ли я таков…

А вот ещё. Не раз со мной бывало так: расскажет ли человек какую-то историю, увижу ли я сам что-нибудь или подумаю, а у меня вдруг такое чувство, что всё это однажды уже было. Было-то было, а вот когда — сказать не могу. Про себя-то я это точно знаю, а вот как с другими быть…

Режет глаз:

когда в комнате слишком много вещей;

когда в тушечнице слишком много кистей;

когда в храме слишком много образов будд;

когда в саду слишком много камней и деревьев;

когда в доме слишком много детей;

когда при встрече слишком много болтают;

когда пишут Будде молитву, а там только о собственных достоинствах и говорится.

А вот вид книг в повозке и мусора горы глаза не утомляют.

Людские рассказы полны лжи. Это, наверное, оттого, что правда скучна.

Даже если человек видел всё своими глазами, всё равно он привирает, а уж если время прошло и речь о месте далёком, то тогда уж несут, что хотят. Когда же россказни на бумагу положат, тогда и не возразишь. Глупцы и невежи говорят о людях, достигших высот в каких-нибудь умениях, как если бы это были боги, но человек сведущий верить им не обязан. Послушай про то, что видел сам, и обнаружишь большую разницу.

Когда рассказчика понесло и он уже позабыл про слушателей, сразу понятно, что он заврался. Понятно это и в том случае, когда человек сам сомневается в правдивости истории — хмыкает и утверждает, что просто передаёт то, что ему люди рассказали. И получается, что не он лжец, а другие.

Иная ложь опасна: рассказ ведётся уверенно, но кое-какие подробности опущены, где-то человек вроде бы не совсем уверен, но концы с концами всё равно сходятся у него на славу.

Люди снисходительны, когда человек подвирает, чтобы превознести себя.

Когда все остальные с таким удовольствием слушают небылицы, а сам ты не решаешься положить конец россказням и сказать «не может такого быть!», тогда и тебя самого запишут в свидетели, и ложь превратится в истину.

В общем, лжи в этом мире много. Самое лучшее — сделать вид, что чудеса — дело обычное.

А что уж там несут люди простые — диву даёшься. Но человек благородный удивительного вам не расскажет.

В то же время замечу, что следует верить в чудеса, сотворённые буддами и богами, а также теми, в ком они воплотились.

Нельзя верить небылицам, что люди рассказывают, но говорить им «немыслимо» — проку нет. В общем, так: делай вид, что веришь, а о своих сомнениях помалкивай и над лгуном в открытую не потешайся.

Сбиваются вместе — словно муравьи, спешат на восток и запад, бегут на север и юг… Высокие и низкие, старые и молодые… Им есть куда идти, им есть куда возвращаться. Ложатся спать вечером, встают утром.

Так чем они занимают себя? Желания не оставляют их: желание жить и желание богатеть. Напитывая тело, чего ожидают они? Придёт время — придут старость и смерть. Сей час близок, его наступления не отсрочишь. Ждать его и предаваться радостям? Человек заблудший не страшится его — гонится за славой и выгодой, не думает о том, что ждёт его за поворотом. Человек же глупый предаётся печали, ибо желает жизни вечной и не ведает, что ничто не вечно.

Не могу понять человека, который жалуется на скуку. Наоборот — как хорошо, когда пребываешь в одиночестве — не с кем поговорить и нечего делать.

Когда живёшь в миру, сердце с лёгкостью поддаётся соблазнам; когда тебя окружают люди, говоришь и слушаешь в расчёте на них, душа твоя не принадлежит тебе. Смеёшься вместе с ними, ссоришься, временами злишься, временами радуешься. Ничего постоянного. Занят подсчётами, то найдёшь, то потеряешь. Опутанный заблуждениями, опьяняешь себя, и тогда являются сны. Спешить, бежать и забывать про душу — все люди таковы.

Даже если не успел познать Путь, отдались от мира и погрузи тело в покой, забудь про дела и утишь своё сердце. Вот это и называют счастьем. В «Великом созерцании» говорится: «Порви с ежедневностью, людьми, искусствами и учением».

«Великое созерцание» («Мака сикан», кит. «Мокэ чжигуань») — основополагающий текст буддийской школы Тэндай, датируется VII веком.

Когда множество людей собирается в богатом и известном доме по случаю печальному или же радостному, бродячему монаху не следует являться туда и проситься войти. Что бы ни случилось, монах не должен мешаться с людьми.

В этом мире есть много о чём посудачить, но странно мне, когда человек сторонний суёт свой нос в чужие дела, вступает в разговоры, слушает, выведывает. В особенности неприятно узнать о бродячем монахе, которому случилось очутиться возле какого-то селения, и он приступает к расспросам, как будто бы ему есть дело до случившегося, а потом разносит сплетни сам, да в таких подробностях, что только диву даёшься.