Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

И хранят это право надежные копья и латы,
И знамена твои, как в тревожные годы, крылаты».

Перед юной насмешницей вновь подвергаюсь искусу,
Над моей сединой хохотать ей, как видно, по вкусу.

То подходит поближе, то вдруг отбегает опять,
Любопытная, как страусенок, — попробуй поймать!..

Горожанка, свой стан изогнувшая под покрывалом,—
Да ведь это погибель, сравнимая с горным обвалом!

Эта хищница нежная львице коварной сродни:
Загляни ей в глаза — прямо в сердце вонзятся они!..

Как потерянный бродишь, осилен любовным дурманом,
И стократно пасуешь, увы, перед женским обманом.

Хоть люблю, говорю я строптивому сердцу: «Забудь!»
К светлокожей красавице, нет, не направлю свой путь.

Для разлуки с прелестной достаточно вески причины.
Есть призванье достойнее для пожилого мужчины.

Но не слышит меня норовистое сердце мое,
В нем трепещет любовь, как стрела, как стальное копье.

Никуда не уйти от пустынной неистовой жажды,
И к источнику счастья нельзя не вернуться однажды.

Я из племени сильных, из ветви с несмешанной кровью,
И звезда моя блещет, на стражу придя к изголовью.

Сад ибн Дабба {84} 84 Дабба ибн Удд — бедуинское племя из Недшда, к которому восходил род поэта. могучий меня воспитал при себе,—
Благороднейший, лучший среди закаленных в борьбе.

Вслед за ним и другие вели меня к яркому свету.
О вожди моей жизни, спасибо за выучку эту!

Да, немало вас было, защитников львиной семьи.
Вас душа не забыла, отцы мои, братья мои!

Грозным логовом в чаще была наша крепость святая,
Наши когти знавала врагов беспощадная стая,

Предводителей многих прикончили наши мечи,—
Не ублюдков убогих, что лишь на словах горячи,

Не подобных Джариру с дырявой его родословной,
А бойцов, что могли бы опасностью стать безусловной.

Так чего же ты хочешь, грозя мне с поджатым хвостом?
Честь свою не упрочишь бахвальством на месте пустом.

Я из племени Дабба, умевшего рати несчетной
Наносить пораженье — залог родословной почетной.

Не знаком я со страхом, бичом слабодушных людей.
Возведен я Аллахом по лестнице славы моей.

Было племя Маадда {85} 85 Маадд. — См. прим. к стр. 11 (см. коммент. 2 — верстальщик) . в истоке древнейшего рода.
Были Дарима {86} 86 Дарим — бедуинский род из Хиджаза, к которому принадлежал аль-Фараздак (племя тамим). дети — краса и надежда народа.

Мы, наследники славных, добавили доблесть свою
В этот строй равноправных, не дрогнувший в долгом бою.

Даже в годы сомнений, когда не поймешь человека,
Племя Хиндифа вечно хранимо величием века.

И на высшем совете в тревожный, решающий час
Были подвиги эти примером для многих из нас.

Мы вождями арабов не зря в годы мужества стали,
Нет, не зря проблистали мечи наши всплесками стали!

Наше войско в погоне самумом идет огневым,
И язычников кони легли на колени пред ним.

Боевые кольчуги, что иней сверкающий, белы.
Их колец не пронзают врагов оперенные стрелы.

Нечестивые слабы. А нам отворился весь мир.
Мы с тобою арабы. Подумай над этим, Джарир!

Видя месяц и солнце, тоскую о том, кто ушел без возврата:
Больше нет сына Лейлы, могучего Галеба, милого брата!..

Золотые светила с ним схожи лицом и душой благородной.
Был он вхож и к владыкам, и был он обласкан любовью народной.

Больше нет сына Лейлы, прекрасного Галеба, друга и брата.
Племя таглиб еще никогда не когтила такая утрата!

Если б Язбуль и Дамг, первозданные горы, узнали об этом,
То склонили бы скорбно вершины, венчанные снегом и светом.

Ты спишь в земле, Саид, утратив жизни силу.
Да увлажнит Аллах дождем твою могилу!

Она твой вечный дом, в Истахре {89} 89 Истахр — город в Иране. возведенный.
Уже не выйдешь ты на воздух раскаленный.

Да увлажнит Аллах дождем тот холмик малый!
Под ним ты спишь, Саид, без памяти усталый.

Подушкою земля тебе отныне стала.
Она и твой халат, она и покрывало…

А ты ведь был для всех как дождевая влага.
Ты расточал себя лишь для чужого блага.

И засуха-беда была тогда бессильна.
Была твоя любовь, как щедрый дождь, обильна.

Безмерна скорбь сейчас, когда песок зыбучий
Сокрыл тебя от нас, о друг мой самый лучший!..

Твоя вдова с детьми — со всеми пятерыми —
Льет слезы без конца, захлебываясь ими.

Горячих слез поток ей размывает очи.
А день вокруг поблек и стал угрюмей ночи.

Зачастивший к виночерпию, где напоят без отказа,
Не постится и не молится, позабыв слова намаза.

Ночью трет больную голову, стонет, охает, бранится,
А с утра все только думает, как ему опохмелиться.

Видел я подобных грешников, что лежат в пыли дорожной,
Несусветную нелепицу мелет их язык безбожный.

Вспомнил я при этом зрелище, проходя поспешно мимо,
Что лишь муки, муки адовы ждут их всех неотвратимо.

И, творя молитву вечером, я вознес хвалу Аллаху
За того, кто жизнью праведной божьему покорен страху.

Разъяренная смерть объявилась в округе,
Поредел мой народ, оскудел он в недуге.

О, когда б я не знал, что бессильна мольба,
Я молил бы тебя неотступно, судьба.