Array Имруулькайс - Арабская поэзия средних веков

На моих висках страстотерпца — украшенья сребристых седин,
Но доныне упорствует сердце в заблужденьях былых годин.

Безобразны седые пятна, но душою потребно пасть,
Чтоб гнедого коня безвозвратно перекрасить в другую масть!

Это будет поддельная младость, и подлога ничем не скрыть,
Ведь утрачена прежняя радость, порастеряна прежняя прыть!

Душу твою чаруют прекрасных очей дары,
Влекут твое сердце ночные и утренние пиры,

Гибкой ветви подобный тебя привлекает стан
И щеки, похожие дивно на спелых яблок дурман.

Ты в сорок лет не мудрее, чем двадцатилетний юнец,
Скажи мне, приятель, когда ж ты образумишься наконец!

Каюсь, друзья мои, я поступил повеленьям ума вопреки,
Поработил меня кубок, воссев на престоле моей руки!

Я встретил бродягу по кличке «Вино» и нападки его отражал,
Только прямо в мятежное сердце мое он вонзил свой острый кинжал!

Ей-богу, не знаю — единственный раз свершил я молитву вину
Или дважды к коварному кубку прильнул — и трижды, пожалуй, прильну?!

О ветер отчего края, родных пустынь и урочищ,
Уж лучше забудь меня, если моих дум развеять не хочешь!

Ведь нынче я свое ложе в ночи разделяю с тоскою,
Мне очи бессонница на ночь подкрашивает сурьмою.

Лишь страсть мне повелевает — угрюмо, властно и строго,
Я жалуюсь только богу — и никому, кроме бога,—

Подобно тому, кто томится, живьем от любви сгорая,
И больше не ждет ни покоя, ни дремы, ни вечного рая.

Как ночь для спящего коротка — проснулся и все забыл!
Как ничтожен чужой недуг для того, кто болящего посетил!

Та частица жизни, которую ты оставить во мне смогла,
Будь залогом счастия твоего: благодарность моя светла!

В ночь свиданья казалось мне, что лежу я в обнимку с душистой травой,
Источающей благоуханья волну в эту тьму, в этот холод живой.

И когда б облаченными в сумрака плащ нас кто-то увидеть успел,
Он одним бы единственным телом нас счел, хоть сплетенным из двух наших тел!

Сколько я ночей без сна проводил, а по постелям
Собутыльники мои полегли, убиты хмелем!

И под их блаженный храп о любви святой и пылкой
С флейтой вел беседу я да с хохочущей бутылкой.

Лютня пела о любви, ну а ночь во тьме витала
И огни падучих звезд гневно мне в лицо метала!

Бросила в меня она рой осколков мирозданья
С возгласом: «Ты Сатана, дух мятежный отрицанья!»

Флейте привет и лютне привет, привет воркованью голубок,
И тонкому станом, как гибкая ветвь, юнцу, подносящему кубок!

Привет виночерпию неспроста и месяцу молодому,
Собой отменившему власть поста, возвестившего радость дому!

Приятно охлажденное питье, а отчего — и сам я не пойму,
О да, друзья, я сомневался в нем, но нынче возвращаюсь я к нему.

Любому возвращению — хвала, подайте ж мне — в сорочке из стекла —
То зелье, что, как яхонт алый, спит в жемчужине, сгорающей дотла!

Вино, вливаясь в кубок, неспроста сребристую решетку чертит в нем,
Где ледяных колечек суета, то одиноких, то — вдвоем, втроем.

И кажется порой, что в кубке том поет нам дева абиссинских стран,
На ней шальвары из воды с вином, а их окрасил праздничный шафран!

Как разостлалась поверху вода, сносящая обиды уж давно,
А под водой бушует, как всегда, бунтарское тревожное вино.

Мы орошали жажду в сто глотков, и таяла прохлада пузырька,
Когда беспечных этих пузырьков касалась виночерпия рука!

Под сенью виноградных лоз мы напивались допьяна,
Лицо возлюбленной моей во тьме мерцало, как луна,

Любая зреющая гроздь преображалась на глазах
В скопления жемчужных звезд на изумрудных небесах!

О судьба, в жизни ты не оставила мне ничего, кроме горя с бедой,
И от горестных дум я к могиле бегу, к расточенью души молодой!
О судьба, ты дотла мои слезы сожгла, ты в глазах угнездилась моих;
Хватит, горестей ты мне сверх меры дала, сбереги их для многих других!

О, эта ночь, судьбы подарок, благодеянье горних сил,
Чей образ — он душист и ярок — я ныне в сердце воскресил!

О, ночь воспоминаний странных, та ночь, когда взнуздал я их,
Ту пару лошадей буланых, ту пару кубков золотых!

Те кони, устали не зная, свершали путь во мраке свой,
Их огревали, подгоняя, бичи погоды дождевой.

Рысцой бежали кони эти, пока не оказался я,
Хмелея, в пряном лунном свете — на луговине бытия.

Ах, там играла тонким станом пугливоглазая газель,
Косилась, воду уносила и приносила лунный хмель,

Она влекла созвездий реки к шатрам небесной вышины,
Блаженно трепетали веки, не чарами ль насурьмлены…

Сродни эбену, благовонии, но неподвластные живым,
Блаженно кудри-скорпионы к щекам прильнули восковым!

Те скорпионы были с нами, кусая щеки, плечи, лбы,—
О, ночь, украденная нами у роковой моей судьбы!

Та ночь в моем существованье была лишь проблеском огня,
Меня влечет ее дыханье, медовой свежестью маня.

Вино и мед, вино и мука, и скорпионов круговерть…
Смерть — это попросту Разлука, Разлука — это просто Смерть!

Долгой бессонной ночью моя тайна раскрылась глазам,
И зрачки воззвали на помощь, боясь покориться слезам.

В пучину тоски и волнений, неведомую досель,
Меня погрузила печали не знающая газель.