Калидаса - Род Рагху

Образ Гаутамы, в котором с особенным блеском проявился юмор Калидасы, движет действие пьесы, остроумие и энергия этого персонажа оживляют сцены и создают все новые возможности для развития интриги и поддержания драматического интереса. Он действительно оттесняет на второй план царственного героя, образ которого бледнее и пассивнее, хотя тоже очерчен с большим искусством. В ходе действия отчетливо вырисовывается добродушный, но легкомысленный и слабый характер царя, его галантное преклонение перед женской красотой, его способность к неожиданным и пылким, но вряд ли особенно глубоким увлечениям. Эти черты явственно вырисовываются за прозрачным покровом традиционных хвалебных характеристик, звучащих в пьесе, и придают образу несомненную жизненность. Влюбленный в Малявику царь совершенно беспомощен в осуществлении своих желаний, заботу об этом он возлагает на шута — ясно, что это человек безвольный, привыкший, чтобы за него действовали другие. И отражение военной угрозы царь возлагает на других; она его не слишком волнует и не мешает ему безмятежно предаваться любовным похождениям, в то время как судьбы государства решаются без него «за сценой».

Калидаса является прославленным мастером в создании поэтических и чарующих женских образов, примеры которых мы уже видели в его поэмах. Но в «Малявике и Агнимитре», пьесе, считающейся одним из ранних его произведений, талант его еще не проявляется в этом отношении в полной мере. Образ Малявики полон изящества и грации, но характер героини неглубок. Лирические сцены пьесы рисуют прелестную и робкую девушку, поглощенную своей любовью к царю, и этим исчерпывается все, что можно сказать о ней. Малявика под стать Агнимитре, совершенно неспособна к борьбе за свое счастье. В пьесе она тоже играет пассивную роль, события развертываются вокруг нее, но сама Малявика не принимает в них действенного участия. Тем не менее образ ее выписан с немалым художественным мастерством и отнюдь не лишен жизненного правдоподобия [68] Характеристику образов Агнимитры и Малявики см. в: Jhala G. С Op. cit. Р. 111-112. .

С неменьшим мастерством очерчены в «Малявике и Агнимитре» и второстепенные персонажи: ревнивая, но гордая и великодушная царица Дхарини, пылкая и капризная Иравати, мудрая и ученая монахиня Каушики, лукавая и веселая наперсница героини Бакулавалика и др.

Пьеса «Малявика и Агнимитра» представляет собой единственное произведение Калидасы, совершенно лишенное фантастического элемента (если не считать чудесного цветения ашоки в четвертом акте). Действие ее вращается исключительно в сфере придворного быта, изображенного достаточно реально и живо. Мы уже говорили об исторической основе пьесы. В свое время высказывались даже предположения (очевидно, впрочем, несостоятельные), что сам Калидаса жил при дворе Агнимитры. И уж во всяком случае, вряд ли следует искать черты исторического Агнимитры в образе героя пьесы; хотя известные реальные черты придворной жизни времен Калидасы могли, видимо, найти отражение в этом произведении [69] Исследователи отмечают, в частности, черты религиозной терпимости, характерной для эпохи Гуптов, в описании того почета, которым пользуется буддийская монахиня при дворе Агнимитры (см.- Риттер П. Г .. Указ. соч С. 22323 Между тем известно, что Шунги, возродившие после Маурьев главенство брахманистской религии в государстве, были ярыми гонителями буддизма. По-видимому, Калидаса уклонился здесь от следования исторической правде (которое он вряд ли и ставил себе целью). .

Некоторые ученые считают «Шакунталу» последним по времени драматическим произведением Калидасы [70] См., напр.: Jhala G. С. Op. cit. P. 27. ; другие полагают, что «Мужеством добытая Урваши» показывает определенные черты упадка драматического таланта Калидасы, повторяя отдельные находки его наиболее значительной драмы [71] См.: Huth G. Die Zeit des Kalidasa. Berlin, 1890. S. 63. . Не вдаваясь в рассмотрение аргументов сторонников того и другого мнения, примем последовательность, предложенную в первом русском издании переводов драм Калидасы [72] Калидаса. Драмы. / Пер. К. Бальмонта. М., 1916. , и обратимся прежде к «Шакунтале».

«Шакунтала, узнанная по кольцу» — вершина художественного творчества Калидасы и всей древнеиндийской классической поэзии. «Из видов поэзии прекраснейший — драма, из драм прекраснейшая — ,,Шакунтала"», — говорит старинное санскритское изречение [73] См.: Kalidasa. The Abhijnanasakuntalam / Ed. by M. R. Kale 10-th ed. Delhi, Varanasi, Patna, 1969. P. 13. . Это замечательное произведение Калидасы, шедевр индийского художественного гения, переживший века, всегда останется в числе драгоценнейших творений мировой литературы.

Сюжет драмы заимствован из древних преданий. Мы встречаем его в первой книге «Махабхараты», а также в «Падма-пуране». Неизвестно, заимствовал ли Калидаса сюжет из эпоса, или из пуран, или из какого-то иного, не дошедшего до нас источника. Центральный мотив его, отраженный в самом названии драмы, — возлюбленная, узнанная по кольцу, — отсутствует, во всяком случае, в версии «Махабхараты», хронологическое отношение сказания о Шакунтале в «Падма-пуране» к пьесе Калидасы остается неопределенным, очевиден только фольклорный характер этого сюжетного мотива.

Калидаса вводит также в сюжет эпизод с проклятием, ставшим причиной трагического перелома в судьбе героини. Проклятие мудреца — одна из важнейших тем индийской мифологии, играющая первостепенную роль в эпической поэзии древней Индии, а также используемая в классической драматургии; она соответствует той роли, которую в древнегреческой трагедии играет идея рока. Проклятие обрушивается обычно на героев древних сказаний за невольную, часто ничтожную вину; но действует оно с неотвратимой силой, даруемой магией подвижничества, вера в которую пронизывает архаическое мировоззрение. Проклятие отшельника губит Дашаратху в «Рамаяне» (этот эпизод включен Калидасой в девятую песнь «Рода Рагху»), великого героя Карну в «Махабхарате» (эта тема лежит в основе одноактной пьесы «Бремя Карны», приписываемой Бхасе), царя Парикшита в обрамляющем сказании эпоса «Махабхараты» — и многих других. Оно же служит драматическому повороту действия в «Шакунтале».

Знаменательно совпадение в оценках художественного содержания четвертого акта драмы в традиционной и в современной европейской критике. Мифологические образы духов леса и представления архаического культа плодородия, еще не утратившие в творчестве древнего поэта живой связи с породившим их мировосприятием, но уже очищенные от ритуальной обусловленности, обретают в картинах этой драмы непосредственно художественную функцию, мифологическая метафоричность эстетизируется, миф как бы на наших глазах преобразуется в поэзию. В этих сценах образ героини обретает наиболее яркое художественное воплощение в его естественном единстве с миром природы; она предстает здесь словно рожденная этой прекрасной цветущей страной, голосами птиц разговаривающей с ней, ветвями деревьев приветствующей ее, неотделимая, как кажется, от окружающей ее мирной атмосферы лесного монастыря, от родных ей ланей, птиц, лиан, цветов, деревьев. Печаль расставания предвещает грядущее крушение надежды на счастье.