Array Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Жестоко изранены будут они, их участь невесела —
Как будто стебли горькой травы опутают их удила.

Сегодня любой обнаженный меч ждет, что ему передам
Державу, отданную во власть наемникам и рабам.

Считает излишними старец-меч пять ежедневных молитв:
Готов далее в храме он кровь пролить, жаждет великих битв.

В разгаре сраженья этим мечом вражеских львов бодни,
Не меч отпрянет от их брони — сами отпрянут они.

О молниях в небе заставит забыть молния в длани моей,
И долго пропитанной кровью земле не нужно будет дождей.

Черпни из источников смерти, душа, к цели себя направь,
А овцам и страусам — жалким сердцам — источники страха оставь.

И если в сраженье тебя не пущу с копьем, на лихом коне,
Отваги и славы братом родным больше не зваться мне!

В дни, когда голодно воронье и яростна жажда клинка,
Тому ли царить, кто лишь мяса кусок, что ждет топора мясника?

Такой, и во сне меня увидав, от страха уже не уснет,
А если за воду примет меня, охотней от жажды умрет.

Назавтра встретиться предстоит отточенному мечу
С владыками теми, чью ложь и спесь давно усмирить хочу.

Смирятся они, — тогда ни к чему карающий блеск мечей,
А не смирятся, — так мало мечей для этих упрямых шей!

До каких я великих высот возношусь
И кого из владык я теперь устрашусь,

Если всё на земле, если всё в небесах —
Все, что создал Аллах и не создал Аллах,

Для моих устремлений — ничтожней, бедней,
Чем любой волосок на макушке моей!

Абу Абдалла Муаз {193} 193 Абу Абдалла Муаз — друг аль-Мутанабби. , ведомо ли тебе,
Место какое займу в близящейся борьбе?

Ты о великом сказал, — ради него и борюсь,
Ради него в бою гибели не побоюсь.

Разве такой, как я, станет покорно страдать
Иль устрашится лицо смерти своей увидать?

Если б явиться ко мне Время само могло,
Меч раскроил бы мой в гневе его чело.

Нет, не достичь ночам темных желаний своих —
Жизни моей узду руки не схватят их.

Конница в тысячи глаз будет глядеть на меня,—
Ужасов ждите тогда во сне и при свете дня!

Кинжалы огня с моего языка срываются, как с кремня,
Приходит ко мне от разума то, чему не уйти из меня,—

Море! Бездонна его глубина, бьет за волной волна,
Всю Землю и Семь Небес {194} 194 Семь Небес. — Согласно кораническому представлению, Аллах сотворил семь небес и поместил их одно за другим. затопи — не вычерпать их до дна.

Я сам приказываю себе, — и если пора придет
В жертву свое естество принести, такой, как я, принесет!

Вкусней, чем за старым вином с друзьями сидеть ввечеру,
Милей, чем ударами чаш обмениваться на пиру,

Ударами пик и мечей обмениваться в бою
И первым на вражий строй скакать в боевом строю.

В сраженье окончить жизнь — желанная цель моя,
Исполнить желанье души — не в этом ли смысл бытия?

Но если охотно вино возьму я из чьих-то рук,
Так только из рук твоих, Абу Дабис — мой друг.

Того, кто вам будет служить, о львы Фарадиса {195} 195 Фарадис — селение около Алеппо (Сирия), близ которого, по, преданию, поэту однажды довелось услышать рычание льва. , скажите,—
Не станете вы унижать, своим уваженьем почтите?

Вперед ли, назад ли гляжу — везде ожидаю несчастий:
Воров и врагов я боюсь, боюсь ваших гибельных пастей.

Не лучше ль в союз нам вступить, не сходны ли наши желанья,—
Ведь знаю немало путей, где можно сыскать пропитанье.

Со мной бы вам славно жилось: могли б вы питаться повсюду
И тем, что добудете вы, и тем, что для вас я добуду.

О сердце, которое не веселит чаша с хмельною влагой,
О жизнь, что подобна скудным дарам, поданным жалким скрягой!

О век, о ничтожные люди его — презренные, мелкие души,
Хотя иногда и сопутствуют им огромные, важные туши.

Но знайте: я — не из их числа, хотя среди них и живу я,—
Не так ли земля среди грубых камней россыпь таит золотую.

На глупых кроликов погляди, которых зовут царями:
Раскрыты глаза у них широко, но спят они целыми днями.

А смерть разрушает тучную плоть — бренные их жилища,
Хоть нет у таких иного врага, кроме их жирной пищи.

Взгляните на конницу этих владык — сражения ей не знакомы,
Как будто копья ее бойцов сделаны из соломы.

Ты сам — свой единственный друг, а не тот, кого называешь другом,
Пускай он любезен, пускай на словах готов он к любым услугам.

Когда берутся закон блюсти без разума и без толку,
Не падает меч на шею того, кто меч точил втихомолку.

Подобное ищет подобья себе, — и, этот закон признавая,
Скажу я: таков этот мир, что ему подобней всего негодяи.

Когда бы возвысился тот, кто душой достиг высоты геройской,
Тогда опустилась бы мутная пыль, возвысилось храброе войско.

И если когда-нибудь пастырем стать достойному удалось бы,
Наверно, достойнее паствы самой пастыря не нашлось бы.

А прелесть красавиц — кто знает ее, тот скажет вместе со мною:
Свет, а внутри его темнота — вот что она такое!

Но если молодость нас пьянит, словно хмельная чаша,
А старость печали одни сулит, то жизнь — вот погибель наша!

Одним прощается скупость их, в других порицают скупость,
Одним прощается глупость их, в других обличают глупость.

Невольно сравниваю себя и тех, кто со мною рядом,—
Жить среди них такому, как я, становится сущим адом!

Что хочешь, увидишь на этой земле, — но после исканий бесплодных
Поймешь ты, чего не хватает ей: отважных и благородных.

Вот если бы отдали люди земле пороки и недостатки,
А взяли себе совершенство ее, — иные пришли бы порядки!