ПОВЕСТЬ О ДУПЛЕ УЦУХО-МОНОГАТАРИ часть 1

— Если мы переедем в столицу, то жить нам будет ещё труднее, ведь там нет никого, кто бы нас поддерживал.

— Ну, если я уговорю таких отшельников, как вы, которые решили навсегда остаться в горах, перебраться в столицу, я уж как-нибудь не оставлю их без помощи.

— Я должен поговорить об этом с матушкой. — С этими словами подросток скрылся в дупле.

— Пришёл человек, который говорит вот что… — рассказал он матери. — Что ответить ему?

— Разве может кто-нибудь полюбить людей, которых впервые увидел в таком жалком положении? Ведь он всегда будет презирать нас за это, — ответила мать. — А ты сам что думаешь?

— Мы живём в этих горах восемь лет и уже привыкли к несчастьям и печали. Для чего нам уходить отсюда? Я думаю, лучше нам и дальше оставаться здесь.

И я так считаю. В нашей несчастной жизни вряд ли нас ждёт уже что-то радостное. Набредя на наше необычайное жилище, этот господин почувствовал жалость, но я не думаю, что намерения у него серьёзны.

Выйдя из дупла, сын сказал генералу:

— Моя матушка сказала так: «Теперь уже к чему? Я не хочу вновь окунуться в тот мир. Мне было бы стыдно покинуть эту гору!..» [143] Прим.60 гл.1: Уход в лес в «Повести» имеет значение ухода в монастырь. Дочь Тосикагэ имеет в виду, что, уйдя в монастырь (лес), ей было бы стыдно его покинуть. У неё нет ни малейшего желания переехать в столицу. Я же один туда никогда не поеду.

Солнце уже клонилось к закату, и генерал сказал:

— Я думаю, что рано или поздно смогу переубедить вас. Мы связаны судьбой. Я ещё приду сюда. Но сегодня я сопровождаю государя, и мне нельзя отлучаться надолго. Если я не буду подле него, меня ждут большие неприятности.

С этими словами генерал поднялся и в это время увидел, как шесть-семь обезьян принесли в чашках, сделанных из листьев деревьев, жёлуди, каштаны, хурму, груши, батат, ямс. «Так вот как они кормятся!» — с удивлением подумал он. Вид незнакомого человека испугал обезьян. Они положили плоды на землю и тут же исчезли.

Когда генерал, перевалив через горную вершину, скрылся из виду, его брат, министр, со слугами остался у подножия горы и с нетерпением ожидал его возвращения. Наконец генерал появился.

— Ну, что? — спросил министр.

— Я никого не нашёл, — ответил тот. — Музыка звучала и в долине, и на вершине горы. Когда я поднимался вверх, она неслась из глубины, я спускался в долину — она слышалась из-за облаков. Зверей там, как ракушек на берегу моря, дороги не было, с большим трудом я пробирался вперёд. Мне хотелось ехать дальше, но я вспомнил, что должен быть при государе, и вернулся.

— Это, конечно же, было лесное чудище! — убеждённо воскликнул министр, и они пустились в обратный путь.

Император же, заметив, что их нет, сказал:

— Хотел бы я знать, куда отправились эти повесы. Верно, прослышали, что поблизости где-то живут красотки, и помчались туда.

Вскоре император возвратился в свой дворец.

Генерал был Канэмаса, которого когда-то звали Молодым господином, а брат его, который был тогда помощником военачальника Императорского эскорта, стал теперь правым министром.

На обратном пути генерал был печален. Дома он оставался погруженным в свои мысли. Он не пошёл на женскую половину и думал лишь о том, как бы снова увидеть своего сына. Успокоиться он никак не мог. Он начал прикидывать, куда бы можно было поместить мать с сыном. В его усадьбе на Первом проспекте было немало просторных помещений, но с Канэмаса там проживало множество женщин: его первая жена, которая была третьей дочерью отрёкшегося от престола императора, дочери принцев и сановников [144] Прим.61 гл.1: Многожёнство было в порядке вещей в древней Японии. , большое количество прислуживающих дам, и генерал подумал: «Здесь слишком шумно, сюда их поместить нельзя».

На Третьем проспекте, около канала Хорикава, у Канэмаса был большой дом, который он предназначал передать дочери, когда она поступит на службу во дворец наследника престола. Дом был уже давно выстроен и полностью обставлен. «Вот туда-то их и надо пригласить», — подумал генерал.

За три дня дом был совершенно убран. Генерал решил отправиться в горы в сопровождении только двух беспредельно преданных ему людей. Для матери он приготовил платье, штаны, накидку, шаровары [145] Прим.62 гл.1: Штаны отличались от шаровар тем, что последние завязывались у щиколоток. , а для сына — шёлковые шаровары, охотничий костюм из белого полотна, окрашенного травами [146] Прим.63 гл.1: Окраска тканей в древней Японии осуществлялась следующим образом: разложив на гладком камне траву и цветы, расстилали на них ткань и проводили по ней камнем — сок раздавленных растений, пропитывая ткань, окрашивал её. , нижнее платье и штаны — и сложил всё в мешок. В другой мешок он положил сушёной снеди. Не предупредив никого о своём отъезде, генерал пустился в путь. Он перевалил через страшные кручи и подъехал к дуплистому дереву.

Генерал кашлянул.

Подросток, увидев его, сказал матери:

— Опять пришёл тот господин.

— Что же делать? — забеспокоилась она. — Кто он? Как странно, что он опять появился!

— На этот раз он пришёл сюда ради нас, — сказал сын. — Мы не можем прятаться от него.

Он вышел навстречу гостю.

— Вы не поймёте того, что я хочу сказать, — сказал генерал. — Я хочу поговорить с вашей матерью.

Мальчик передал ей эти слова. «Может быть, это тот самый господин, который исчез когда-то? — подумала она. — Как он мог узнать обо мне?»

Женщина не вышла из дупла. Генерал вошёл к ней и сказал:

— Ещё в прошлый раз я хотел открыться тебе, но боялся, что время не пришло для подобного разговора и ты не станешь слушать меня, поэтому не сказал ничего. Это я посетил тебя в твоём доме на пути в храм Камо. Как я и говорил, тогда меня везде разыскивали, родители мои были в большой тревоге, и когда я вернулся домой, они меня больше ни на шаг от себя не отпускали. «Он что-то замышляет. Не выпускать его из дома!» — распорядились они. Если я отлучался из дома, они сразу посылали кого-нибудь следить за мной. Я всё время стремился к тебе, но даже письма послать не мог: ведь кроме меня никто не знал, где ты живёшь. Когда скончался мой батюшка, я пришёл туда, где ты жила, но сад зарос как дикая чаща и не было ни души, некого было расспросить. Всё это время меня терзали мысли о тебе, но отыскать тебя я не мог. Вот как это было, — плача, рассказал он.

От волнения дочь Тосикагэ не могла произнести ни слова, но вовсе не ответить было бы неучтиво, она приблизилась к занавеске из мха и произнесла, горько плача:

— Всё это было так давно! Я слушаю вас, но мне самой всё это ясно не вспоминается. Кажется мне, будто видела я что-то во сне. После пустых клятв родился сын, жить стало ещё труднее. Я думала: «Если бы найти такое место, где бы нас никто не видел!» В конце концов мы удалились сюда от мира. И хоть я тогда считала, что дошла до крайности в своём бедственном положении, сейчас мне ещё хуже.