ПОВЕСТЬ О ДУПЛЕ УЦУХО-МОНОГАТАРИ часть 1

— Хорошо, это очень просто сделать. Я ему всё это преподнесу очень умело, — уверил госпожу Сукэмунэ.

Госпожа из северных покоев приготовила для него парадную одежду и послала великолепное платье его жене. Сукэмунэ принял подарки и, не ведая, какие несчастья в будущих перерождениях он на себя навлекает, отправился в усадьбу Тикагэ.

— Я хотел бы поговорить с министром по безотлагательному делу, — сказал он слугам.

Министр принял его.

— Несколько дней тому назад я узнал, что против вас затевается вот что… — рассказал Сукэмунэ. — Известно ли вам об этом? Донос вашего любимого сына императору должен иметь для вас страшные последствия. Услышав их разговор случайно, я ужаснулся и решил всё рассказать вам.

Министр был так ошеломлён, что у него отнялся язык. «Странно, — думал он, — не может Тадакосо клеветать на меня императору». Однако он был охвачен страхом и не мог отделаться от мысли: «Разве пришёл бы этот человек ко мне с такими вестями, если бы ничего подобного не было?»

Наконец он произнёс:

— Что за нелепую историю вы мне рассказали! Пусть войдут сюда воины с намерением убить меня, я всё равно не поверю, что Тадакосо взял на душу такой грех. Я страстно любил мою покойную жену, — должно быть, мы были связаны глубокими клятвами ещё в предыдущих рождениях. Когда она так жестоко покинула меня, я хотел последовать за ней, но вопреки моему желанию остался жить. И сейчас я днём и ночью думаю о ней и люблю её по-прежнему. В свой последний час она сказала мне: «Будь опорой нашему сыну вместо меня. И если случится так, что он совершит какой-либо проступок, не наказывай его». Второго такого, как Тадакосо, нет на свете. Как же мне не любить его? Тем более, что я всё время помню её слова, сказанные перед смертью. Пусть захочет он перевернуть вверх дном вселенную, я не буду ему возражать, лишь бы он был доволен. И если из-за его наговора мне суждено погибнуть, я, который хотел умереть вместе с женой, наконец-то смогу отправиться за ней. Моё самое заветное желание — это увидеться с нею ещё раз в мире Будды, поэтому всей душой я стремлюсь умереть как можно скорее. Однако то, что вы рассказали, очень странно. Я чрезвычайно благодарен вам за визит.

Сукэмунэ возвратился ни с чем. Вдове же он сказал так:

— Как только я всё выложил министру, он закричал: «Я сейчас же его убью! Я сейчас же доложу государю, и Тадакосо казнят!»

Она при этих словах возликовала.

Тикагэ же проводил все дни в муках, всё время думая: «Что за ужасную историю рассказал мне этот человек!»

В один из этих дней Тадакосо обратился к императору:

— Я уже долго остаюсь во дворце, а отец мой столь лее долго во дворце не показывался. Я очень тоскую и хотел бы пойти домой.

Император не хотел его отпускать, но Тадакосо просил снова и снова и наконец получил разрешение отлучиться.

Министр приказал принести кушанья для сына и спросил, почему так долго тот не приходил домой.

— Государь не давал мне разрешения, — ответил Тадакосо. — А вы, батюшка, почему так долго не появлялись во дворце? Когда вы во дворце, я чувствую поддержку и служить мне легко. А когда вас там нет, мне всё чуждо и безрадостно. Вот почему я выпросил разрешение прийти домой, хотя государь не хотел, чтобы я уходил.

При этих словах слёзы хлынули у министра из глаз.

— Ах, вот почему ты вспомнил обо мне! — воскликнул он. — Я тоже, когда тебя не вижу, очень тоскую. Помня о предсмертных словах твоей матери, я ни разу за всю твою жизнь не упрекнул тебя за что бы то ни было… Но мне рассказали, что ты меня больше не любишь, и отныне я вряд ли смогу помогать тебе так, как помогал раньше.

— О чём вы говорите? Что произошло? — воскликнул юноша. Он горько заплакал и вышел из комнаты.

Тадакосо пошёл к себе и лёг в постель. «До сих пор отец всё время говорил мне: „Если даже ты перевернёшь вверх дном всю вселенную или прикажешь воинам расправиться со мной, я порицать тебя не стану”. Я никогда не совершал ни одного проступка по отношению к нему, и до сих пор он ни разу не упрекнул меня. О каком же тяжёлом преступлении услышал он сейчас, что так сурово говорит со мной?» — думал он, сгорая то от страха, то от обиды.

Министр, не видя его, подумал, что он возвратился в императорский дворец. Во дворце же решили, что он остался дома.

Тадакосо не выходил из своей комнаты. «Больше мне нельзя показываться отцу на глаза. Что, если удалиться от мира в горы? Когда я не вижу отца хоть некоторое время, я тоскую… Но если он не простит меня, как же я смогу служить во дворце, не имея никакой поддержки?» — размышлял он.

Так прошло четыре дня. На пятый день рано утром у ворот усадьбы министра остановился один подвижник. Он принял постриг на горе Курама [194] Прим.23 гл. II: На горе Курама находился монастырь, носивший то же название (Курамадзи). , когда был ещё молод, а теперь уже начал седеть. Ходил он в сопровождении трёх своих последователей и пяти подростков, которые в будущем хотели принять монашество. Еда у них вся вышла. Монах остановился у дома Тикагэ и начал читать заклинания тысячерукому Каннон [195] Прим.24 гл. II: Тысячерукий Каннон — одна из ипостасей бодхисаттвы: Каннон тысячеокий — чтобы видеть всех, кто нуждается в помощи, и тысячерукий — чтобы им помогать. . Услышав его, Тадакосо поднялся с постели и выбежал к воротам. Он сразу увидел, что это не заурядный монах. Юноша пал перед ним ниц. «Почему он так почитает этого подвижника?» — забеспокоились в доме слуги, и многие из них, имевшие пятый и шестой ранги, вышли на улицу и преклонили колени перед монахом. Взглянув на Тадакосо, подвижник понял, что это знатный человек, и решил, что он, должно быть, сын хозяина дома.

— Где вы изволите жить, святой отец? — спросил Тадакосо.

— С молодых лет я живу в монастыре на горе Курама, — ответил монах. — В прошлом году исполнилось тридцать лет, как я принял постриг. В седьмом месяце прошлого года я покинул обитель, стал нищенствующим монахом. Вот уже три дня, как у нас кончились запасы, мои ученики жалуются, что падают от голода и усталости. Я же уже давно ничего не ем.

— Подождите меня здесь немного. — С этими словами Тадакосо вернулся в дом, взял одно зимнее платье, сложил его в маленький узелок и вышел к монаху.

— Никому другому я не отдал бы эту одежду, — сказал он, передавая узелок подвижнику. — Дайте это кому-нибудь из ваших учеников.

Пока ученик ходил менять одежду на еду, Тадакосо завязал с подвижником разговор.

— С малых лет стремился я вступить на путь служения Будде, — начал он, — служить при дворе я не хочу, живу в праздности в доме моего отца, но душа неспокойна. Как я завидую тем, кто предаётся умерщвлению плоти и уединяется от мира! Я хотел у нашего государя просить разрешения уйти в монастырь, но мне такого разрешения не получить. Я недостоин, конечно, сопровождать знаменитого учителя, но не примете ли вы меня в свои ученики?