ПОВЕСТЬ О ДУПЛЕ УЦУХО-МОНОГАТАРИ часть 1

— Может ли чистая нота чжи вызвать несчастье?

— Нет, несчастье может вызвать чистая нота цзюэ , — ответил Ши Куан.

— Можно ли нам услышать чистую ноту цзюэ ? — спросил Пин-гун.

— Это невозможно, — сказал Ши Куан. — В древности император Хуан-ди [52] Мифический император древности. вместо слона запряг в колесницу дракона. Бифан [53] Божество огня и пожаров. сел рядом с императором и правил колесницей. Чи Ю [54] Мифический князь и волшебник, воевавший против Хуан-ди и превращавшийся в туман над озером. сел перед ними. Фэнбо [55] «Князь ветров», божество ветра. несся перед колесницей, сметая все на своем пути, а Юй-ши [56] Бог дождя. смывал все дождем. За колесницей бежали тигры и волки и ползли змеи. Все духи и божества собрались на вершине горы Тай [57] Находится в современной провинции Шаньдун. С древних времён принадлежит к числу самых почитаемых священных гор. , император исполнил чистую ноту цзюэ . Но в настоящее время добродетель правителей и принцев не столь сильна и ее недостаточно, чтобы позволить им слышать ноту цзюэ . Если вы ее услышите, вас ждет поражение.

— Я уже стар, — возразил на это Пин-гун, — и люблю слушать разные ноты. Я прошу тебя исполнить мое желание и взять ноту цзюэ .

Ши Куан не мог отказаться. Он ударил по струне, и на северо-западе показались облака. Он взял эту ноту второй раз — и налетел страшный ураган, хлынул потоками дождь, в зале разорвался занавес, треснули цзу и доу [58] Поднос и ваза для жертвоприношений. , с крыш стала падать черепица. Все разбежались кто куда. Пин-гун был страшно испуган, он упал ничком в простенке между покоями и галереей. Нестерпимая боль охватила его. В княжестве Цинь наступила большая засуха, и земля в течение трех лет оставалась бесплодной [59] Фэн су тун и. С. 230–231. .

Поскольку музыка обладала магической силой, которая могла привести к катастрофическим последствиям, ее надо было хранить от недостойных, дабы по невежеству или злому умыслу они не могли вызвать несчастья. По тем же причинам, кстати, хранили свою науку в тайне пифагорейцы:

…Пифагорейцы не оставили писаных сочинений — они хотели запечатлеть воспитующие слова в памяти достойных, не прибегая к письму. Так поступали они даже тогда, когда речь шла о трудных или, как они выражались, таинственных геометрических доказательствах. Если что-то подобное сообщалось человеку недостойному, они говорили, что боги, несомненно, накажут каким-нибудь большим и общим бедствием за этот грех и преступление [60] Плутарх. Избранные жизнеописания: В 2 т. / Пер. В. Алексеева. Т. 1. М, 1987. С. 150. .

Эти положения объясняют требования, предъявляемые к музыкантам в «Повести о дупле»: хранить в строгой тайне музыку Чистой земли Западного мира и передавать ее только потомкам Тосикагэ. Ни дочь Тосикагэ не посвящает в тайную традицию своего мужа, ни Накатада — свою жену, не говоря уже о людях, не принадлежащих к их семье. В свете изложенного становится ясным, почему Тосикагэ, умирая, завещает своей дочери сначала наблюдать за характером своего сына, и только убедившись, что он обладает необходимыми моральными качествами, приступить к обучению его музыке. По этой самой причине Тосикагэ и его потомки отказываются обучить сокровенной традиции даже императора, и последний не может придумать ничего другого, как отдать в жены Накатада свою дочь, надеясь, что хотя бы его потомки смогут приобщиться к тайнам музыкальной традиции [61] Уцухо-моногатари. Т. 2. С. 225–226. .

Таким образом, правильное понимание роли музыки в романе и комплекса буддийских и конфуцианских идей, с ней связанного, помогает правильно понять жанр «Повести о дупле»: это произведение философского характера, рассказывающее о подвиге бодхисаттвы, оно призвано утвердить ценность буддийского учения.

Миру буддийской истины в «Повести» противопоставлен земной мир страстей, зависти, человеческих привязанностей и безнадежных устремлений. Рисуя этот мир, автор «Повести» обнаруживает удивительную для представителя хэйанской литературы широту кругозора, острую наблюдательность и способность создания разнообразных характеров. Две главные темы преобладают в обрисовке этого мира: темы любви и честолюбия, теснейшим образом между собой связанные.

В первой половине своего произведения (главы III–X) автор рассказывает о красавице Атэмия, девятой дочери генерала Масаёри, и влюбленных в нее молодых людях и дает ряд интересных характеров и ситуаций. Все эти персонажи и все истории объединяет одно: буддийская концепция бренности всего сущего, бесполезности человеческих усилий достичь земных благ. Все истории претендентов на руку Атэмия кончаются трагически. Счастье — это всего лишь иллюзия, и принц Камуцукэ, похитивший Атэмия и якобы женившийся на ней, женился в действительности на дочери слуги, которую Масаёри, узнав о заговоре, посадил в коляску вместо своей дочери. Любовь к Атэмия ничего, кроме несчастья, влюбленным не приносит: после въезда красавицы в императорский дворец большинство влюбленных не может найти себе утешения, и кто умирает от тоски, кто сходит с ума, кто становится отшельником. В «Повести» любовь уводит человека от истины, от возможности достижения прозрения. Вспоминая о всепоглощающей страсти своего мужа к Атэмия и о его уходе в монахи, жена Накаёри так определяет ситуацию: «Полюбив Атэмия, он заболел смертельной болезнью и ожил только тогда, когда принял монашество».

Картина, рисуемая автором «Повести», входит в некоторое противоречие с представлениями о свободе нравов, царивших в то время в аристократической среде, которые складываются при знакомстве с другими произведениями эпохи, в частности с «Повестью о Гэндзи». Легкие победы были вполне возможны над женщинами, принадлежавшими к низшему и среднему слоям аристократического общества, что же касается девиц из высшего слоя, здесь положение резко менялось. На страницах романа часто говорится о том, что родители связывали гораздо больше надежд с рождением дочери, чем сына. Какую бы блестящую карьеру ни сделал сын, он никогда не мог стать императором, в то время как дочь могла начать службу во дворце и при благоприятном стечении обстоятельств стать матерью будущего монарха, «матерью страны», достигая таким образом вершины почестей, доступных простым смертным. Отец императрицы сразу же приобретал особый вес, распределял должности, сводил счеты с противниками — становился первым лицом среди подданных императора.

В социальном смысле вся жизнь общества была сосредоточена в императорском дворце, который назывался ути («центр»). Ему противопоставлялась сато — «деревня», или, как говорили французы в XVII в., «пустыня». «Деревня» начиналась сразу же за пределами дворца, и человек, живущий в самом центре столицы, но не служащий во дворце, прозябал в пустыне.