Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

Если хотите узнать, что случилось потом, приходите в следующий раз.

Так вот прошли новогодние дни и настал вечер Праздника фонарей. Симэнь Цин украсил залу разноцветными фонарями и устроил пышный пир. Перед входом были расставлены роскошные парчовые ширмы и экраны, висела гирлянда из трех сверкающих жемчугами фонарей, множество других — самой затейливой и причудливой формы — возвышались на подставках по обеим сторонам.

Симэнь и Юэнян занимали почетные места. По обе стороны от них сидели Ли Цзяоэр, Мэн Юйлоу, Пань Цзиньлянь, Ли Пинъэр, Сунь Сюээ и дочь Симэня. Разодетые в шелка и парчу, они блистали своими белыми кофтами и голубыми юбками. Только Юэнян выделялась ярко-красной кофтой с длинными рукавами, поверх которой красовалась соболья накидка, и белой цветастой юбкой. Жемчуга с бирюзой и шпилька-феникс сбоку украшали ей прическу.

Домашние певицы — Чуньмэй, Юйсяо, Инчунь и Ланьсян играли на цитрах и, отбивая кастаньетами такт, пели романсы о фонарях. Сбоку за отдельным столом пировал зять Чэнь Цзинцзи. Столы ломились от свежих фруктов и отборных яств. Сяоюй, Юаньсяо, Сяолуань и Сючунь наливали чарки, а жена Лайвана, Сун Хуэйлянь, сидела на веранде и грызла семечки. Когда попросили вина, она громко кликнула Лайаня и Хуатуна:

— Подогретого вина! Быстрей! Ни одного не найдешь! Куда вы только девались, арестантские отродья!

Хуатун внес вино.

— Рабское отродье! — заругался Симэнь. — Ни одного не найдешь! Где ты был, рабское твое отродье? Или мало тебя били?!

— Я ж все время тут был, сестрица, — говорил Хуэйлянь вернувшийся из залы Хуатун. — Зачем зря батюшке наговариваешь? Мне ни за что досталось.

— Как же тебя не ругать! — отозвалась Хуэйлянь. — Раз вино просили, нечего было мешкать. А я тут вовсе ни при чем!

— Не видишь, пол подмели, а ты семечек нагрызла, — укорял ее Хуатун. — Батюшка увидит, опять ругаться будет.

— Бей тревогу, пори горячку, арестантское отродье! Тебе что, больше других нужно? Можешь не мести, другие уберут. А хозяин спросит, сама отвечу. Не беспокойся.

— Ого, сестрица! Не очень-то уж расходись! К чему нам с тобой ссориться?

Хуатун взял веник и начал сметать тыквенную шелуху, а Хуэйлянь пошла грызть наружу, но не о том пойдет речь.

Заметив, что у зятя Чэня вышло вино, Симэнь велел Цзиньлянь налить ему чарку. Та поспешно вышла из-за стола и подбежала к Цзинцзи.

— Осуши, зятюшка, мою чарочку, — смеясь, говорила она. — Так батюшка распорядился.

— Вы так любезны, матушка, — проговорил Цзинцзи, принимая чарку и не отрывая от нее лукавого взгляда. — Не беспокойтесь, я выпью.

Цзиньлянь, загородив собой свечу, в левой руке держала чарку, а правой ущипнула ему руку. Цзинцзи как ни в чем не бывало глядел на присутствующих, а между тем играючи слегка наступил ей на ножку.

— Ишь, какой ретивый! — шепотом сказала улыбающаяся Цзиньлянь. — А тесть увидит, что тогда?

Послушай, дорогой читатель! Они тайком переглядывались и флиртовали, полагая, что их не замечают. Между тем Сун Хуэйлянь стояла под окном и все видела до мелочей.

Да,

Хуэйлянь ничего не сказала, а про себя подумала:

«Предо мной строит из себя образец чистоты, а сама с этим малым путается. Знаю теперь твою подноготную. Попробуй пристань, я тебе все выскажу».

Да,

Долго шел пир. Неожиданно Симэню подали приглашение от Ин Боцзюэ.

— Вы пируйте, — сказал он, — а я к брату Ину пойду.

Симэнь Цина сопровождали Дайань и Пинъань.

Юэнян и остальные жены посидели еще немного. Вдруг заметно потускнела Серебряная Река, [364]поблекли жемчужины Ковша. На востоке взошла полная луна, и стало светло, как днем. Одни пошли переодеваться, другие стали прихорашиваться прямо под луной. Кто-то перед фонарем втыкал в прическу цветы, а Юйлоу, Цзиньлянь, Пинъэр и Хуэйлянь любовались потешными огнями, которые жег перед залой Цзинцзи. Цзяоэр, Сюээ и дочь Симэня вместе с Юэнян ушли в дальние покои.

— Слушайте, пойдемте на улице погуляем, а? — предложила Цзиньлянь. — Надо только Старшей сказать.

— Возьмите и меня с собой, — сразу вставила Хуэйлянь.

— Хочешь гулять, ступай матушке Старшей скажи, — наказала Цзиньлянь. — И у матушки Второй узнай. Пойдут они или нет? А мы тебя обождем.

Хуэйлянь бросилась в дальние покои.

— Что толку ее посылать? Я пойду сама спрошу, — сказала Юйлоу.

— Я тоже пойду оденусь, — решила Пинъэр, — а то вечером холодно будет.

— Сестрица, — обратилась к ней Цзиньлянь, — у тебя накидки не найдется? Захвати мне, а то идти не хочется.

Пинъэр пообещала, и Цзиньлянь осталась смотреть потешные огни. Оказавшись наедине с Цзинцзи, она тронула его рукой и сказала, смеясь:

— Ты так легко одет, зять. Не холодно?

Рядом возился восторженный сынишка слуги Тегунь.

— Дядя, дай хлопушку, — приставал он к Цзинцзи.

Чтоб отделаться от мальчишки, Цзинцзи сунул ему две хлопушки, и тот, довольный, убежал.

— Легко одет, говоришь? — шутил Цзинцзи, когда им больше никто не мешал. — Ну что ж, поднесла б одежонку потеплее.

— Ах ты, негодник! — засмеялась Цзиньлянь. — Ишь, чего захотел. На ногу мне наступил, я смолчала. Теперь у него смелости хватает одежду просить. С какой же это стати? Небось, не возлюбленная твоя.

— Ладно уж, не надо, — отвечал Цзинцзи, — но зачем ты меня мишенью выбрала? Чего стращаешь?

— Эх ты, козявка! Да ты как воробей — на вышку взлетел, а сам со страху дрожишь.

Появились Юйлоу и Хуэйлянь.

— Не пойдут они, — сказала Юйлоу. — Старшая плохо себя чувствует, молодая госпожа не в настроении. А мы можем погулять. Только, говорит, пораньше приходите. У Цзяоэр нога заболела, Сюээ тоже дома осталась. Раз Старшая не идет, я, говорит, тоже не пойду, а то еще хозяин выговаривать будет.

— Раз никто не хочет, втроем пойдем, — заявила Цзиньлянь. — Пусть хозяин ругается. А то давайте Чуньмэй с Юйсяо захватим, а? Все ответ держать будем.