Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— Я вам пока ночные туфельки уберу и ленты для бинтования ног скатаю, ладно? — спросила Хуэйлянь.

— Оставь, пускай лежат. Служанка уберет. — И Цзиньлянь кликнула служанку: — Цюцзюй, где ты запропастилась, рабское отродье?

— Она пол подметает, а сестрица Чуньмэй причесывается, — сказала Хуэйлянь.

— Ну и оставь! Не трогай! Они сами уберут, — оборвала ее Цзиньлянь. — Раз с ножищ, нечего тебе о них руки пачкать. Иди лучше батюшке служи. Такие, как ты, ему по душе, а я что? Женщина на одну ночь. Не первой свежести товар. Ведь это ты первая жена. Тебя по всем правилам в паланкине принесли. Зазноба!

Хуэйлянь поняла, что Цзиньлянь все знает, и встала перед ней на колени.

— Вы, матушка, моя истинная госпожа, — говорила Хуэйлянь. — Без вашей поддержки разве б я на ногах устояла?! Не будь на то вашей воли, матушка, я никогда не посмела бы исполнить желание батюшки. Ведь Старшая госпожа — одна видимость. Вы больше всех мне добра сделали. Как же я пойду против вас? Удостоверьтесь в этом сами, матушка, прошу вас, и если я хотя в какой-то мере вас обманываю, пусть меня всю покроют чирья и ждет мучительный конец.

— Ну что ты мне объясняешь! — прервала Цзиньлянь. — Я ж не слепая. Раз ты хозяину приглянулась, мне вмешиваться не приходится. Но я тебе не дам наедине с ним распускаться, других унижать. Так говоришь, меня затопчешь? Решила между нами встать? Вот что я тебе скажу, дорогая сестрица: выбрось это лучше из головы!

— Матушка! — взмолилась Хуэйлянь. — Прошу вас, еще раз припомните, как было дело. Ослышались вы, должно быть, вчера вечером. Не говорила я против вас.

— Глупышка! Еще не хватало выслушивать твои объяснения! Я тебе вот что скажу — и десять жен мужа не удержат. У нашего хозяина дома вон сколько жен да со стороны приглашает красоток. И ничего он от меня не скрывает, все по порядочку выкладывает. Одно время Шестая с ним душа в душу была. Так он, бывало, придет и от меня скрывает. А тебе до нее еще ох как далеко!

Хуэйлянь умолкла. Она постояла еще немного и ушла. На тропинке у задних ворот ей повстречался Симэнь Цин.

— А ты хорош! — начала Хуэйлянь. — Бездушный ты человек, вот кто ты есть. Я с тобой поделилась, а ты всем разбалтывать! Сколько из-за тебя унижений испытала! Я тебе откровенно, от души говорила. Мне и в голову не пришло, что ты выболтаешь. Рот у тебя — бадья худая, как есть бадья. Больше никогда ничего говорить тебе не буду.

— Но я ничего не знаю. О чем ты говоришь? — удивился Симэнь.

Хуэйлянь только бросила на него короткий взгляд и удалилась в передние покои. Язык у нее был хорошо подвешен. Всякий раз, когда Хуэйлянь выходила за ворота купить то одно, то другое, приказчика Фу она льстиво называла дядюшкой Фу, зятя Чэнь Цзинцзи — дядей, а Бэнь Дичуаня — почтенным Бэнем. Сблизившись с Симэнь Цином, она стала еще бойчей и речистей, то и дело с прислугой зубоскалила и во все совалась со своим языком.

— Дядюшка Фу, будь так добр, кликни мне продавца пудрой, — говорила она. — Я в ноги тебе поклонюсь.

И простоватый приказчик стремглав бежал на улицу, зазывал торговца, а потом еще просил ее выйти к воротам.

— Торговец пудрой по утрам приходит, — подшучивал над ней Дайань. — Ты, сестрица, лучше пораньше выходи, да безмен прихвати. Вот тогда он сразу к тебе прибежит.

— Мартышка проклятая! — ругалась Хуэйлянь. — Мне матушка Пятая с матушкой Шестой наказали пудры купить, причем тут безмен? Это шлюхи помаду фунтами берут, да и мажутся день-деньской. Погоди, я вот ей на тебя нажалуюсь.

— Чего это ты, сестрица, все меня матушкой Пятой пугаешь, а? — не унимался Дайань.

Через некоторое время Хуэйлянь обратилась с просьбой к Бэнь Дичуаню:

— Почтенный Бэнь! Будь любезен, позови торговца искусственными цветами. Хочу прическу цветами сливы-мэй и хризантемами украсить.

Бэнь Дичуань бросил лавку и вышел ловить торговца. Когда тот остановился у ворот, Хуэйлянь открыла корзину, выбрала цветы и два лиловых с отливом расшитых золотом платка. За все причиталось семь цяней пять фэней. Хуэйлянь вынула серебряный слиток и попросила Бэня отсечь от него семь с половиной цяней. Бэнь тот же час оставил счета, над которыми корпел, сел на корточки и вооружился молотком.

— Дай я отсеку сестрице, — подошел к нему Дайань и взял слиток.

Он долго вертел его в руках, внимательно рассматривал.

— Ну, что рассматриваешь, мартышка проклятая? — торопила Хуэйлянь. — Серебро-то краденое. Не слыхал, как нынче ночью собаки лаяли?

— Краденое, не краденое, — отвечал Дайань, — а слиточек знакомый. Похоже, из батюшкиного кармана. Он вот тут у чжурчжэня [361]менялы на рынке слиток разбивал. Это от него половинка. Я очень хорошо помню.

— Ишь ты, арестант! На свете вон двойников то и дело видишь, а это слиток. Как же это батюшкино серебро могло ко мне вдруг попасть?

— Знаю, как, — засмеялся слуга.

Хуэйлянь дала Дайаню шлепок. Он отсек семь с половиной цяней и отдал торговцу, а остальное держал в руке.

— И у тебя смелости хватит чужое брать? — накинулась на него Хуэйлянь.

— Твоего мне не надо. А мелочью поделись.

— Верни серебро, — наступала Хуэйлянь. — Сама дам, сколько сочту нужным.

Дайань отдал серебро. Хуэйлянь протянула ему кусочек меньше, чем полцяня, а остальное спрятала в карман и ушла.

С тех пор она зачастила к воротам. То искусственные цветы купит, то платок. Лянами серебро считала. А семечек ковшей пять зараз брала. Всю прислугу оделяла. Прическу она украсила жемчужным ободком, в ушах у нее сверкали золотые фонарики-подвески. Носила Хуэйлянь красные из шаньсийского шелка штаны и стеганые наколенники. В широких рукавах прятала мешочки с ароматным чаем и корицей. В день, глядишь, по три, по четыре цяня серебром тратила. И все ей потихоньку давал Симэнь Цин. Однако говорить об этом подробнее нет надобности.

Крупный разговор с Цзиньлянь заставил Хуэйлянь пуще прежнего угождать ей. В покои Юэнян она только заглядывала и сразу же уходила к Цзиньлянь. Носила ей воду, подавала чай, шила туфельки и вышивала. Словом, усердствовала и где надо, и где не надо. За компанию с Цзиньлянь и Пинъэр играла она в шашки и домино. Когда к ним заходил Симэнь, Цзиньлянь нарочно просила Хуэйлянь наливать чарки или приглашала к столу. На радость Симэню пила, ела и веселилась с хозяйками Хуэйлянь. Она была готова лобызать ноги Цзиньлянь.

Да,