Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— Что это у тебя? А ну-ка покажи!

— Да серебро.

Цзиньлянь не поверила и залезла к нему в рукав.

— Это ее сетка? — спросила она, вынимая золотую сетку. — Куда несешь?

— В переделку. Как узнала, что у вас таких нет, попросила отнести ювелиру.

— Сколько весит? — спросила Цзиньлянь. — Что она хочет заказать?

— Девять лянов. Просила шпильку с девятью фениксами и заколку, как у Старшей — с нефритовой Гуаньинь среди лотосов в пруду.

— На одну шпильку и целую сетку? — недоумевала Цзиньлянь. — Да на шпильку трех с половиной лянов вполне достаточно. А заколку у Старшей я взвешивала — всего лян шесть цяней. Ты и мне потом такую же шпильку с фениксом закажи. Золота хватит.

— Но она просит большую, увесистую заколку, — возразил было Симэнь.

— Какая бы увесистая ни была — хоть чертей с колотушками на нее посади, все равно трех лянов предостаточно, а два-три на шпильку останется.

— Как же ты любишь, проказница, за чужой счет проехаться! — засмеялся Симэнь. — Только и ищешь, где бы руки погреть.

— Помни, сынок, что тебе мать наказывает, — говорила шутя Цзиньлянь. — Не исполнишь, ответ держать придется.

Симэнь спрятал сетку и, смеясь, вышел из спальни.

— А ловко вышло! — намекнула Цзиньлянь.

— Что ловко?

— Ловко, говорю, вчера гром гремел, да мелким дождичком покрапал. Бить собирался, вешать приказывал, а сетку вручила и сразу рот заткнула. Не испугалась она тебя — вокруг пальца обвела.

— Вот потаскушка! Только б чепуху болтать! — засмеялся Симэнь и пошел.

Тем временем Юйлоу и Цзяоэр сидели в спальне Юэнян. Вдруг снаружи послышались крики. Слуги искали Лайвана, но нигде не могли найти. Потом к хозяйке вошел Пинъань.

— Зачем он вам понадобился? — спросила Юэнян.

— Его хозяин срочно вызывает, — ответил Пинъань.

— Я его по делу послала, — немного погодя сказала Юэнян.

Надобно сказать, что Юэнян еще с утра отправила Лайвана в буддийский монастырь к монахине Ван, которой посылала благовонного масла и отборного риса.

— Я так и доложу: хозяйка, мол, его по делу послала, — сказал Пинъань.

— Мне все равно, что ты ему скажешь, рабское твое отродье! — заругалась Юэнян. — Ступай!

Когда слуга, сразу осекшись, удалился, Юэнян обратилась к Юйлоу:

— Стоит мне рот открыть, говорят, я во все вмешиваюсь. А вправе ли я молчать?! Раз ее к себе забрал, так продай дом. Для чего ж зря тревогу бить, о сторожах тревожиться? Ведь сидит там ее кормилица — тетушка Фэн, чего ж ей беспокоиться? Ну возьми да пошли кого-нибудь из неженатых слуг. Пусть там ночует. А он все свое — Лайвана с женой вздумал отправить. Она то и дело болеет. Еще сляжет там, кто за ней ходить будет?

— Я ничего вам не могу посоветовать, сестрица, — осторожно заметила Юйлоу. — Вы хозяйка — вам виднее. Только вам не следовало бы с самим-то ссориться. А то и нам неудобно распоряжаться, и слугам не к кому обратиться. Тем более, сам так расходился, что к хорошему это не приведет. Сами вы, сестрица, смотрите. А наш совет вам — помиритесь вы с хозяином.

— И не говори мне об этом, сестрица Мэн, — заявила Юэнян. — Я с ним не ругалась. Это он ни с того, ни с сего рассвирепел. И что бы он теперь ни делал, пусть не ждет от меня сочувствия. Он за глаза обзывает меня беспутной, а какая я беспутная! Сам вон скольких в доме собрал, а я, выходит, беспутная, да? Значит, когда льстишь, тогда хвалит, а как правду в глаза скажешь, так злобствует. Как я его отговаривала от этой женитьбы! Я ему добра желала. Раз ты у него столько добра себе забрал, дом купил, а теперь его жену взять собираешься, тут и власти на тебя поглядят с подозрением. Да и неудобно ее брать, когда траур не кончился. И вот, представь себе, у меня за спиной уже обо всем договорились. Сам каждый день к ней на свидания ходил, а от меня скрывал — в корчагу посадил да крышкой накрыл. Нынче у певиц ночевал, завтра у певиц, а сам все с ней одной спал. Да и у нее, видать, не лучше, чем у певицы. Она его красотой увлекла, как лиса преследовала, тигрица размалеванная. Заморочила голову, а он и обрадовался. А я-то к нему с открытой душой — и наставляла, и добрым словом увещевала. Все думала, прислушается, а он — на тебе — как на врага лютого глядит. Верно говорят, тысячи передних колесниц уже перевернулись, задние за ними все ж к пропасти спешат. Дорога ровная указана всем ясно, но мудрые советы отвергнуты как ложь и клевета. Если ты меня отвергаешь, думаешь, просить тебя буду? Кормить ты меня все равно будешь, а я и без мужа проживу. Пусть его делает, как знает, а обо мне вы не беспокойтесь.

Юэнян умолкла, а Юйлоу и остальные злословили до тех пор, пока не появилась разодетая Ли Пинъэр.

На ней были отделанная золотом ярко-красная креповая кофта с застежкой и нежно-голубая, расшитая цветами, длинная креповая юбка. Инчунь несла в серебряном кувшине кипяток, а Сючунь коробку с чаем. Пока горничные разливали хозяйке и остальным чай, Юэнян велела Сяоюй подать Ли Пинъэр стул. Потом вышла и Сюээ. Когда все занялись чаепитием, бойкая на язык Цзиньлянь обратилась к Пинъэр:

— Подойдите и поклонитесь Старшей, сестрица Ли. Скажу откровенно, Старшая госпожа все это время не разговаривает с хозяином. А все из-за вашего прихода. Мы уж тут целый день уговаривали Старшую помириться. Вам бы как-нибудь устроить угощение да упросить Старшую, чтобы между хозяином и хозяйкой вновь воцарились мир и согласие.

— Я исполню ваш наказ, — ответила Пинъэр и, будто пышно цветущая ветка, плавной походкой, при которой колыхался ее вышитый пояс, подошла к Юэнян и грациозно отвесила четыре низких поклона.

— Подстрекает она вас, сестрица Ли, — проговорила Юэнян и обернулась к Цзиньлянь. — Не вмешивайтесь вы, пожалуйста, в чужие дела! Я клятву дала: хоть сто лет проживу, с ним не заговорю.

Все умолкли.

Цзиньлянь взяла щетку и принялась приглаживать волосы Пинъэр. Сзади ее прическу поддерживала золотая шпилька, изображавшая сосну, бамбук и сливу-мэй — этих стойких в зимнюю стужу друзей.

— Зачем вы, сестрица Ли, носите эти цветы с жучками? — спросила Цзиньлянь, когда увидела в прическе Пинъэр золотые подвески, украшенные нефритовыми цветами и насекомыми. — В них только волосы путаются. Вам гораздо больше подошла бы заколка с нефритовой Гуаньинь среди лотосов в пруду, как у Старшей госпожи. Лучше на увесистой основе.

— Я как раз такую у ювелира и заказала, — откровенно призналась Пинъэр.

Потом Сяоюй и Юйсяо взялись разливать чай и подсмеиваться над Пинъэр.

— Госпожа Шестая, — обратилась к ней Юйсяо, — скажите, пожалуйста, какую службу нес при дворе ваш родственник?

— Сначала он служил при высочайшей особе, заведовал отоплением императорских дворцов, а после был назначен правителем в Гуаннани.