Ланьлиньский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

— А вам, сударыня, вчера хорошие поленья достались, — полушутя-полусерьезно заметила Юйсяо.

— Прошлым летом деревенские старосты так вас разыскивали! — вставила Сяоюй. — Хотели вас в столицу отправить.

— Для чего? — спросила недоумевающая Пинъэр.

— Вы, говорят, своими жалобами можете наводнение отвратить, — засмеялась Сяоюй.

— В ваших краях, сударыня, старухи тысяче будд больше молятся, — опять заговорила Юйсяо. — Не потому ли вы вчера столько земных поклонов положили?

— А это верно, что двор послал за вами четырех гонцов? — спросила Сяоюй. — Чтобы просить вас посодействовать заключению мира с варварами?

— Не понимаю, о чем вы говорите, — отозвалась Пинъэр.

— Вы, говорят, обольщать больно ловко умеете, — пояснила с ехидством Сяоюй.

Юйлоу и Цзиньлянь расхохотались.

— Негодяйки паршивые! — прикрикнула на горничных Юэнян. — Что это вы тут затеяли, а?! К чему над человеком издеваться!

Пинъэр то краснела, то бледнела от смущения. Встать и уйти ей было неудобно, но и сидеть она больше не могла. Наконец, она удалилась к себе в покои.

Через некоторое время к ней вошел Симэнь. Он сообщил, что отдал ювелиру ее драгоценности, а потом сказал:

— Завтра приглашения разошлю, а двадцать пятого устроим свадебный пир. Надо будет написать приглашение и Хуа Старшему.

— Его жена третьего дня была у меня. Я ее предупредила, — сказала Пинъэр. — Ну, да ладно! Пошли еще приглашение. — И Пинъэр продолжала: — А за моим домом и тетушка Фэн присмотрит. Только пошли кого-нибудь, пусть через день с Тяньфу ночуют. А Лайвана не посылай. Старшая говорит, жена у него больная.

— А я вот и не знал, — сказал Симэнь и позвал Пинъаня. — Будешь на Львиной ночевать по очереди с Тяньфу, — приказал он слуге.

Однако довольно пустословить. Речь пойдет о другом.

Подошло двадцать пятое число. К свадебному пиру накрыли праздничные столы, пригласили четырех певиц и труппу актеров и забавников.

За первым столом сидели Хуа Старший и шурин Симэня — У Кай, за вторым столом расположились шурин У Второй и свояк Шэнь, за третьим — Ин Боцзюэ и Се Сида. Четвертый стол заняли Чжу Жинянь и Сунь Тяньхуа, пятый — Чан Шицзе и У Дяньэнь, шестой — Юнь Лишоу и Бай Лайцян. Симэнь Цин восседал на месте хозяина. Дальше по обеим сторонам разместились зять Чэнь Цзинцзи и приказчик Фу Цзысинь с Бэнь Дичуанем.

После обеда одна за другой начали прибывать в паланкинах певицы. Сперва Ли Гуйцзе, за ней — У Иньэр, Дун Юйсянь и Хань Цзиньчуань. Они расположились в покоях Юэнян, а мужская компания пировала в крытой галерее. После чая, когда все были в сборе, перебрались в приемную залу, где были также расставлены столы. Одни занимали высокие почетные места, другие уселись на местах пониже.

Сначала подали суп из ласточкиных гнезд, за ним жареного гуся. Потешники группами разыгрывали шутки и фарсы. После них появились певцы Ли Мин и У Хуэй, а потом под музыку вышли певицы и стали обносить гостей вином.

Первым обратился к собравшимся Ин Боцзюэ:

— В этот радостный для нашего брата день не пристало нам, его близким друзьям и братьям, пребывать в робости и стеснении. Мы были бы счастливы лицезреть нашу новую невестку и выразить ей нашу самую искреннюю и глубокую признательность. Я говорю не столько от своего имени, сколько от имени почтеннейшего родственника господина Хуа Старшего, а также досточтимых господ шуринов и свояка Шэня. Ради чего господа, собственно, и пожаловали сюда.

— Моя жена не отличается особой привлекательностью, — отвечал Симэнь, — и не стоит ей выходить к достопочтенным гостям.

— Да разве можно так говорить, брат, — запротестовал Се Сида. — Мы тебе свое желание высказали. Знай мы, что не увидим невестку, мы бы и совсем не пришли. Тем более, здесь присутствует наш почтеннейший родственник Хуа Старший, который был нам другом, а теперь стал родней. Тут ведь свои люди собрались — не чужие. Пригласи невестку, чего ты боишься?

Симэнь улыбался, но с места не двигался.

— Ты, брат, не смейся, — снова заговорил Боцзюэ. — Мы ведь не даром невестку вызываем. За лицезрение деньги выложим.

— Вот сукин сын! — пожурил его Симэнь. — Брось ерунду-то городить!

Они продолжали упрашивать хозяина, пока тот не кликнул Дайаня и не велел ему сходить за Ли Пинъэр. Наконец, появился слуга и объявил, что госпожа отказывается выйти.

— Ах ты, пострел, собачья кость! — обрушился на него Ин Боцзюэ. — И дойти-то не успел, а уж голову морочишь? А ну, клянись, что передал нашу просьбу!

— Не буду ж я вас обманывать, дядя Ин! — отвечал Дайань. — Пойдите и сами спросите.

— А ты думаешь, не пойду? — не унимался Боцзюэ. — Мне в этом саду все тропинки и дорожки знакомы. Вот пойду и всех невесток выведу.

— А как собака за ноги схватит? — предупредил слуга. — Ох и злой же у нас пес, дядя Ин!

Боцзюэ вышел из-за стола и дал Дайаню хорошего пинка.

— Ах ты, сукин сын, собачья кость! — заругался он шутки ради. — Травить меня вздумал, да? А ну, сейчас же ступай и пригласи невестку! Не вызовешь, два десятка палок заработаешь.

Гости и певицы засмеялись. Дайань отошел и встал немного поодаль, ожидая распоряжений все еще мешкавшего хозяина. Наконец, Симэнь подозвал слугу.

— Скажи госпоже Шестой, чтобы оделась и вышла к гостям, — наказал он.

Дайань исчез и долго не появлялся, а потом вошел и позвал Симэня. Из залы удалили всех слуг и заперли боковые двери. Певицы направились в задние покои, чтобы музыкой и пением сопровождать выход Ли Пинъэр.

Юйлоу и Цзиньлянь всячески прихорашивали Пинъэр — приглаживали ей волосы, прикалывали цветы. В зале был разостлан яркий ковер, струился густой аромат мускуса и орхидей. Впереди следовали певицы, чье пение напоминало стройные трели птиц в зарослях молодого бамбука.

Пинъэр была одета в пестро расшитый красный креповый халат с длинными шитыми золотом рукавами и газовую юбку, на зеленом поле которой красовались купы всевозможных цветов и золотом отливали ветки, а на подоле мелодично позванивала яшма. Ее стан обвивал бирюзовый нефритовый пояс. Она блистала дорогими шпильками и аметистовыми кольцами, жемчужными серьгами и ожерельями. Целый букет цветов из жемчуга и перьев зимородка украшал ее прическу. На белый напудренный лоб свисали подвески. Из-под юбки выглядывала пара миниатюрных уточек.

Пинъэр сопровождали певицы, игравшие на лютне, цитре и других струнных инструментах. Как колеблемая ветром цветущая ветка, склонилась она в приветствии. Гости тотчас же повставали из-за столов и отвечали ей тем же.