Ланьлинский насмешник - Цветы сливы в золотой вазе, или Цзинь, Пин, Мэй

Как только барич Ли увидел высокую стройную даму, у него само собой забилось сердце и помутился взор. Он никак не мог наглядеться на нее, налюбоваться ее красотой. «Кто, интересно, эта особа? Есть у нее муж или нет?» – так спрашивал про себя барич Ли, потом подозвал побирушку Лоботряса Чжана, состоящего при нем на побегушках.

– Ступай вон туда на холм, – наказывал потихоньку барич, – да разузнай, чьи такие три дамы в белом, и мне скажи.

– Слушаюсь! – прикрывая рот, отвечал Чжан и вихрем помчался к холму.

Немного погодя он стоял перед баричем.

– Вот оно что! – начал он шептать на ухо. – Это жены Симэнь Цина, чей дом напротив управы. Та, что в годах, это невестка У. Другая, среднего роста, старшая госпожа У Юэнян, а высокая и стройная, с рябинками, – госпожа Третья. Зовут ее Мэн Юйлоу. По мужу траур носят.

Барич Ли щедро наградил Лоботряса Чжана, а сам глаз не спускал с Мэн Юйлоу, но не о том пойдет речь.

Насмотревшись на праздничное веселье, У Старший и Юэнян с заходом солнца велели Дайаню собирать короба. Хозяйка и остальные сели в паланкины и двинулись домой.

Однако не станем говорить, как добирались до дому Юэнян и остальные, а расскажем про Сунь Сюээ и Симэнь Старшую, оставшихся домовничать. Делать после обеда им было нечего, и они вышли к воротам. И тут, как нарочно, послышался перезвон бубенцов. В то время бубенцами позванивали уличные торговцы пудрой, помадой, искусственными цветами и головными украшениями, а также зеркальщики.

– У меня зеркало потускнело, – проговорила Симэнь Старшая и велела Пинъаню позвать мастера.

Подошедший опустил короба.

– Мне бы зеркало отполировать, – сказала ему Симэнь.

– Я зеркал не полирую, – отвечал тот. – Могу предложить золотые и серебряные головные украшения и цветы.

Торговец стоял у ворот и пристально, с ног до головы, оглядывал Сюээ.

– Раз не полируешь, иди своей дорогой, – сказала Сюээ. – Чего на меня глаза-то пялишь!

– Госпожа Сунь, госпожа Симэнь! – обратился к ним торговец. – Не узнаете меня?

– Лицо вроде знакомое, а не припомню, – проговорила Симэнь.

– Я у батюшки служил. Лайвана забыли?

– Где ж ты столько лет пропадал? – спрашивала Сюээ. – Чего же не показывался? Вон как растолстел!

– Меня ведь тогда, если помните, в родной город Сюйчжоу отправили, – рассказывал Лайван. – Дела мне там не находилось, и я пошел в услужение к одному господину, который отбывал на службу в столицу. Не успели мы добраться до места, как господин мой получил известие о кончине отца и по случаю траура вынужден был воротиться домой. [1669]Я тогда устроился в лавку к здешнему ювелиру Гу, в деле немного понаторел, стал сам серебряные безделушки да всякие украшения выделывать. Торговля пошла вяло, вот хозяин и отправил с коробом на улицу. Вижу, вы, матушки, у ворот стоите, а подойти не решился, если б не позвали. Подумаете еще, ходит, мол, тут да выглядывает.

– То-то гляжу: лицо знакомое, а никак не узнаю. Ты ж человек свой, чего ж бояться! – заметила Сюээ и продолжала. – Так чем же торгуешь? Зайди-ка во двор, покажи товар.

Лайван внес короб во двор и достал из него коробочки, в которых лежали головные украшения. Серебряные, позолоченные, инкрустированные, они поражали удивительной тонкостью отделки.

Только поглядите:

Вот одинокий гусь с веткой камышовой в клюве, а это в зарослях резвятся рыбки. Сверкает слегка крапленый золотом пион работы филигранной. Увенчанная малахитом пламенем горит отполированная шпилька. А вот узорный мяч катает львенок. Дары несет верблюд. Тут головное украшение – целый чертог – всеми цветами радуги переливается. А там накладка к буклям алеет, словно персиков долина. Кругом рассыпаны цветы. Благополучия символ – красная бархотка, рядом кисть плодов личжи. Тут и там приколки, броши. Вот лотосовый трон, где, скрестив ноги, восседает Гуаньинь. А вот на ветке сливы сидит пташка, терпит стужу. Игру затеяли пара фениксов.

Да, найдется тут

– Ну, а искусственные цветы из перьев зимородка принес? – спросили женщины, осмотрев безделки.

Лайван достал коробку, в которой лежали всевозможные цветы, отделанные перьями и бусами головные сетки, а также приколки в виде цветов, жучков и бабочек.

Симэнь Старшая выбрала себе две пары цветов для украшения локонов и тут же расплатилась с Лайваном. Сунь Сюээ взяла пару бирюзовых фениксов и пару ярко-зеленых с позолотой рыбок, за которые осталась должна лян и два цяня серебра.

– Я с тобой завтра утром расплачусь, – сказала она. – Сейчас хозяйки нет дома. Они с Третьей и малышом отбыли на кладбище. На батюшкиной могиле жертвы приносят.

– О кончине батюшки я еще в прошлом году дома услыхал, – говорил Лайван. – Сказывали, у матушки Старшей сын родился. Должно быть, большой стал.

– Полтора годика сравнялось, – пояснила Сюээ. – Его все от мала до велика лелеют. Как драгоценный перл берегут. Вся надежда на него.

Пока они говорили, во двор вошла жена Лайчжао, Шпилька, и угостила Лайвана чаем. Лайван поблагодарил ее поклоном. Появился Лайчжао, и между ними завязался разговор.

– Завтра приди, – наказывал Лайчжао. – Матушке Старшей надо будет засвидетельствовать почтение.

Лайван поднял короб и удалился.

Под вечер с кладбища воротились в паланкинах Юэнян и остальные. Сюээ, Симэнь Старшая и служанки приветствовали их земными поклонами. Дайаню с коробами съестного пришлось нанимать осла. Он добрался до дому позднее и отпустил носильщиков.

Юэнян рассказала Сюээ и падчерице, как они встретились в монастыре с Чуньмэй.

– Мы-то ничего не знали, – говорила Юэнян, – а Чуньмэй, оказывается, Пань сзади монастыря похоронила. Жертвенные деньги на ее могиле сжигала. Мы встретились случайно. Вот она нас не забыла. Сперва мы разделили постную трапезу с настоятелем, потом Чуньмэй распорядилась накрыть два стола. До полсотни, должно быть, блюд расставили, вина подали. Чего только не было! Мы всего и попробовать не смогли. Потом она обратила внимание на Сяогэ. Пару шпилек ему в шапочку воткнула. И была такая ласковая! А с какой пышностью выезжает! Большой паланкин, огромная свита. А как расцвела. Ее теперь не узнаешь: побелела, холеная стала, полная.

– А все такая же! – вставила невестка У. – Прежних хозяек не забыла. Да и я бывало замечала: душевнее она остальных служанок. И рассудительнее. Словом, умом не обделили. И вот, глядите, пришло богатство, улыбнулось счастье.