Алишер Навои - Поэмы

Да что — куска! — крупинки небольшой
Не отбивалось ни одной тишой!

А те несчастные долбят, долбят…
Поистине не труд, а сущий ад!

Фархад глядел, и сердце сжалось в нем!
Вскипели сразу гнев и жалость в нем!

С глубокой складкой горя меж бровей
Глядел он, не стерпел и крикнул: «Эй,

Несчастные! Судьбой, как видно, вы,
Подобно мне, угнетены, увы!

Однако кто, за что обрек вас тут
На этот тяжкий, безуспешный труд?

Зачем так мучитесь вы, люди, здесь?
Какое же неправосудье здесь!

Гляжу на вас, и богом вам клянусь,
Вот-вот я дымом вздохов захлебнусь!

Откройте вашу цель, и, может быть,
Я чем-нибудь смогу вам пособить!..»

Душевнейшим обычаем его,
Всем царственным обличием его

Те люди были так изумлены,
Так состраданьем были пленены,

Что, ниц повергшись, о своих делах
В таких ему поведали словах:

«Кто ты, кто сердцем чистым взговорил?
Не сам ли ты архангел Джабраил?

Мы ангелов не видели, а все ж —
Ты на людей обычных не похож.

Но если ты и человек, то пусть
Тебя минуют беды, горе, грусть!

Ты спрашивал, теперь ответ внемли:
Отчизна наша — это рай земли.

Есть сорок крепостей у нас в стране, —
Их башни с зодиаком наравне.

Венчает добродетелью страну
Царица, наш оплот — Михин-Бану.

От Афридуна род ведет она,
И в мире, как Джемшид, она знатна.

На лик ее венец не бросил тень, [61] На лик ее венец не бросил тень . — Это значит, что Михин-Бану не суверенный правитель, а лишь могущественный вассал.
Но дань с венцом берет он, что ни день.

Сокровищ у Михин-Бану в казне, —
Никто не видел столько и во сне.

Опора нам владычество ее,
Отрада нам величество ее.

Живет она, от мира отрешась,
Ничьих враждебных козней не страшась.

Есть у нее племянница Ширин,
Как свет зари, румянец у Ширин.

Вся — заповедник чистоты она,
Стройна, как тополь, как луна ясна.

Не то, что в светлый лик ее взглянуть, —
Не смеем это имя помянуть.

Кто красоты ее видал венец,
Тот, говорят, на свете не жилец…

Михин-Бану полна забот о ней,
Навек ей дав приют в душе своей.

Отраду в жизни находя одну,
Лишь для нее живет Михин-Бану.

А о труде своем что скажем мы?
Арык ведем в гранитном кряже мы.

Кряж с запада к востоку наклонен,
Источник оросил восточный склон.

Вода его свежа и так сладка, —
Мертвец воскреснет даже от глотка!

Туда, всю свиту вкруг себя собрав,
Царевна приезжает для забав.

Порою эта гурия пиры
Устраивает в том конце горы.

На западе ее дворец стоит,
Необычайной красоты на вид.

Дворцу под стать — окрестность хороша;
Как дивный рай, вся местность хороша.

Макушкою в заоблачный атлас
Там горная вершина вознеслась.

Ах, видно, нет и рая без беды:
Ни капли на вершине нет воды!

Однако, по сужденью знатоков,
Исход из положения таков:

Пробить арык — и из ручья тогда
На запад, мол, поднимется вода.

Но от дворца живительный ручей
Течет, увы, за десять ягачей!

Вот их наметка. Мы по ней арык
Должны пробить — и вверх пустить родник.

Но здесь, как видишь сам, все сплошь — гранит;
Тишой долбишь, киркою бьешь гранит, —

Они его, однако, не берут…
Замучил, погубил нас этот труд!

Мы поломали все тиши, кирки:
Тут юноши на вид — как старики,

Все потеряли даже вид людей,
В три года сотни три пробив локтей.

Не только мало жизни нам одной,
Но если б жить нам столько, сколько Ной,

И то нам этот не пробить арык, —
Столь непосилен труд и столь велик!

Начальников мы убедить хотим, —
Что наши доводы и просьбы им!..»

Их повести печальной внял Фархад,
За них страдая, застонал Фархад:

«О ты, несправедливая судьба!
О, с камнем непосильная борьба!

А я такие знанья берегу
И неужели им не помогу?

Хоть я не для того пришел сюда,
Но слишком велика у них беда…»

Оставить их не мог беспечно он:
Горн попросил и мех кузнечный он,

И кожаный передник он надел
И приступил к работе, как умел.

Мех осмотрев и не найдя прорех,
Соединил затем он с горном мех,

Засыпал уголь, плюнул на ладонь —
И начал в горне раздувать огонь.

Затем — будь негодны иль хороши —
Велел собрать он все кирки, тиши,

И все затем забросил в горн и стал
Переплавлять весь собранный металл.

А переплавив, начал ковку он,
Ковал с особенной сноровкой он,

Ковал кирки под стать своим рукам:
Одна — равнялась десяти киркам!

Такие же тиши: коль взвесить их,
Тишей обычных было б десять в них!

Напильников наделал покрупней,
Точильных наготовил он камней,

И тайно всем орудиям он стал
Каренов тайный придавать закал.

И, так все приготовив для работ,
Отер Фархад с лица обильный пот,

Присел — и стал о деле размышлять,
Как дело повести, чтоб не сплошать.

Почтительно застыв, толпа людей
Ждала, что будет делать чародей:

У них орудья отобрав из рук,
Что, если сам не справится он вдруг?

Как будто их сомнения прочел,
Фархад к черте арычной подошел,

Киркой взмахнул — и вот уже громит
Он богатырскою рукой гранит.

Ударом посильнее валит он
Такую глыбу, — не осилит слон!

А послабее нанесет удар,
И то обломка хватит на харвар,

От мелких же осколков люди вскачь
Оттуда разбегались на ягач.

Что ни удар — то отгулов кругом —
На десять ягачей грохочет гром.

Так богатырскою своей киркой
Свершить успел он за день труд такой,

Который непосилен был двумстам
Работавшим три года мастерам.

Теперь звучал не горя, — счастья крик:
«Да он один пророет весь арык!»