Ашвагхоша - Жизнь Будды

Там он, под деревом Джамбу,

Час вознесенный узнал.

Это, он думал, есть верный

Путь к просветленью восторга,

Это — дорога иная,

Не умерщвленная плоть.

Должен искать я, скорее,

Силы и мощи телесной,

Должен напитком и яством

Члены свои освежить.

Этим достигши довольства,

Разуму дам отдохнуть я,—

Если мой разум в покое,

В лад я безгласный вступлю.

Лад призовет восхищенье,

Взвеян, увижу я правду,

Силу постигши закона,

Этим распутаю все.

Так, в совершенном покое,

Старость и смерть устраню я;

Пищею жизнь подкрепивши,

Светлый закон я свершу.

Тщательно это продумав,

В водах реки он купался,

Выйти хотел, и не мог он,

Столь истощенным он был.

Ветку к нему наклонивши,

Дух тут помог, небожитель,

Ветки рукой он коснулся,

Из Найраньджаны исшел.

Этой порою близ рощи

Главный пастух находился,

Старшая дочь его также,

Нандою звалась она.

Дэва, один, обратясь к ней,

Рек: «Бодгисаттва в той роще,

С благоговейным даяньем

Тотчас предстань перед ним».

С радостью Нанда Балада

К месту тому устремилась,

Из халцедонов браслеты

Млели на нежных руках.

Снежились те халцедоны,

Платье на ней голубело,

Спорили эти оттенки,

Как в пузыре водяном.

С сердцем простым и невинным,

Шла она быстрой стопою,

Пред Бодгисаттвой склонилась,

Рис благовонный неся.

Чистый тот дар предложила,

И не отверг Бодгисаттва,

Тотчас вкусил,— для нее же

Тотчас награда была.

Только поел, освежился,

Бодхи принять стал способен,

Члены его воссияли,

Сила еще возросла.

Сотни потоков, сливаясь,

Так устремляются в Море,

В яркости так прибывает

Первая четверть Луны.

Это пять Бхикшу, увидя,

Были объяты смущеньем,

Подозревая, что в сердце

Жар у него ослабел.

И, пятерых оставляя,

Был он один, как пошел он

К реву доброго знака,

К древу счастливой судьбы.

Там, под развесистым Бодхи,

Мог довершить он исканья,

Мог он достичь просветленья

В цельной его полноте.

Шел он по ровному месту,

Нежные травы сгибались,

Поступью львиною шел он,

И содрогалась земля.

И, пробудившись при этом,

Радостью был Каля Нага

Двигнут,— глаза открывая

Свету, воскликнул он так:

«В оное время, когда я

Видел, как Будды приходят,

Землетрясение было,

Знаменье то же теперь.

Доблести Муни столь мощны,

Так их величество грозно,

Что и Земля не способна

Выдержать их на себе.

Вот отчего в средоточьи

Долгие гулы проходят,

В Мире как Солнце восходит,

Ярким он блеском залит.

Голубоватые птицы

Мчатся, их вижу пять сотен,

Кружатся в лете направо,

Пересекая простор.

Льет освежающий ветер

Ласковость кротких дыханий,

Все эти дивные знаки

Те же, что в прежние дни.

Знаменья Будд миновавших!

Вижу я в том неоспорно,

Что Бодгисаттва достигнет

Мудрости высшей венца.

Вон от того человека,

Он от косца получает

Чистые гибкие травы,

Их возле древа простер.

Выпрямясь, там он садится,

Ноги скрестил под собою,

Их не небрежно кладет он,

В теле он весь закреплен.

Лик его твердый и четкий,

Как у небесного Наги,

И не покинет он места,

Замысел не довершив».

Так Каля Нага промолвил

Слово свое в подтвержденье,

Были небесные Наги

Радости полны живой.

Сдвинули веянье ветра,

Только тихонько он веял,

Стебли травы не дрожали,

Были недвижны листы.

Звери смотрели безгласно,

Взор их исполнен был чуда,

Это все знаменья были,

Что просветленье — придет.

Сильный Риши, рода Риши,

Твердо сев под древом Бодхи,

Клятвой клялся — к воле полной

Совершенный путь пробить.

Духи, Наги, Сонмы Неба

Преисполнились восторгом.

Только Мара Дэвараджа,

Враг молитв, один скорбел.

Воин, царь пяти желаний,

Изощренный в деле битвы,

Враг всех ищущих свободы,

Справедливо назван — Злой.

Дочерей имел тот Мара,

Трех красивых и приятных,

Знала каждая, как в сердце

У мужей зажечь любовь.

Имя первой было Рати,

А звалась вторая Прити,

Третьей Тришна было имя,

Дэви высшая в любви.

Имя первой — Любострастье,

А второй — Услада мужа,

Имя третьей — Люборадость,

Три искусницы в любви.

Эти три, к отцу приблизясь,

Вместе все приблизясь к Злому,

Вопросили: «Чем смущен ты,

Чем ты ныне огорчен?»

И, свои смиривши чувства,

Дочерям отец промолвил:

«В мире ныне — мощный Муни,

Клятва — сильный шлем его.

Лук в руке его могучий,

В нем алмаз-стрела есть мудрость,

Овладеть он хочет миром,

Гибель царству моему.

С ним равняться не могу я,

Люди все в него поверят,

На пути его спасенья

Все прибежище найдут.

Будет пуст мой край богатый,

Но, пока закон нарушен,

Человеку нет защиты,

Око мудрости — не зрит.

И пока еще я силен,

Цель его я опрокину,

Я его стропила рину,

Он придет, а дом — пустой».

Взяв свой лук с пятью стрелами,—

С свитой женской и мужскою,—

Он пошел в ту рощу мира,

Чтоб лишить покоя плоть.

Видя, как спокойный Муни

Приготовился безгласно

Пересечь пустыню Моря,

Это Море трех миров,—

Лук он взял рукою левой

И, стрелу качнувши правой,

К Бодгисаттве обращаясь,

Молвил: «Кшатрия! Восстань!

Испугаться будет впору,

Смерть твоя в засаде близкой,

Воплощай свою молельность,

Свой же замысел оставь.

Не ищи освобожденья

Для других, будь милосердным,

Миротворь,— награду примешь,

Путь свершив свой, в Небесах.

Это — торная дорога,

Победители ходили,

Люди знатные, и Риши,

И цари — дорогой той.

Если ж ты сейчас не встанешь,

Осмотрительно подумай,

Свой обет отбрось, не жаждай,

Чтобы взвизгнула стрела.

Помнишь, Аида, внук Сомы,

Чуть стрела его коснулась,

Словно в вихре, сумасшедший,

Тотчас разум потерял.

Помнишь, Вимала, подвижник,

Чуть свистящую услышал,—

Потемнел в своей природе,

Изменился сам в себе.

Что же можешь ты, последыш?

Что ты можешь, запоздалый?

Как стрелы моей избегнешь?

Встань немедля! Прочь скорей!

Гнойный яд в стреле проворной,

Где ударит,— строит козни.

Вот, я целю! Что ж, еще ли

Будешь в лик беды глядеть?

Не боишься? Не трепещешь

Ты стрелы, несущей гибель?»

Так хотел, угрозой, Мара

Бодгисаттву устрашить.

Но меж тем у Бодгисаттвы

Сердце двигнутым не стало,

В сердце не было сомненья,

Страх над ним не тяготел.

И стрела, скользнув, мелькнула,

Впереди ж стояли девы,

Но не видел Бодгисаттва

Ни стрелы, ни этих трех.

Мара был смущен сомненьем

И воскликнул с бормотаньем: