Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков

Он в жизни так легко преграды превозмог…
Но все кончается, когда наступит срок.

Чем горе утолю? Могильный страшен гнет —
Ответа никогда оттуда не придет.

Покинуть не дано ему загробный плен…
О смерть, верни его — меня возьми взамен.

Спешимся здесь, постоим над золою в печали,
В этих просторах недавно еще кочевали

Братья любимой, и след их былого жилья
Ветры вдоль дола песчаного не разбросали.

Мелкий, как перец, осыпал помет антилоп
Травы прибрежного луга, пустынные дали.

В час расставания слезы катились из глаз,
Словно мне дыни зеленой попробовать дали.

Спутники мне говорили: «Зачем так страдать?
Ты ведь мужчина, и слезы тебе не пристали».

Но у развалин мы разве надежду найдем?
Но облегченье от боли дает не слеза ли?

Помнится: Умм аль-Хувейрис ушла — я рыдал,
Также и Умм ар-Рабаб я оплакал в Масале.

Дикой гвоздикою дышит чуть свет ветерок,
Мускусом, помню, красавицы благоухали.

Слезы текут мне на грудь, не могу их сдержать,
Перевязь всю пропитали, блестят на кинжале.

Я вспоминаю сегодня счастливейший день,
Помнится, мы к Дарат Джульджуль тогда подъезжали,

Там для красавиц верблюдицу я заколол,
После чего их самих оседлал на привале.

Двинулись в путь — потеснил я Унейзу, залез
К ней в паланкин, мы с верблюда едва но упали,

И закричала: «Что делаешь, Имруулькайс!
Ношу двойную верблюд мой осилит едва ли!»

Я отвечал ей: «Покрепче поводья держи!
Дай поцелую тебя, и забудем печали!»

Часто к возлюбленной я приходил в темноте,
Даже к беременной я пробирался ночами,

Юную мать целовал я в то время, когда
Плакал младенец грудной у нее за плечами.

Только однажды красотка отвергла меня —
Там, на песчаном холме, обожженном лучами.

Фатима, сжалься! Неужто покинешь меня?
Ласковей будь! Мне твое нестерпимо молчанье.

Лучше уж сердце мое от себя оторви,
Если не любишь и неотвратимо прощанье!

Мукой моею тщеславие тешишь свое,
Сердце твое на замке, ты владеешь ключами.

Ранишь слезами разбитое сердце мое,
Слезы острее, чем длинные стрелы в колчане.

Часто к возлюбленной я пробирался в шатер,
Полз мимо воинов, вооруженных мечами.

Стража и родичи, подстерегая меня,
В страхе молчали, а может быть, не замечали.

Помнится, — четками из разноцветных камней
Звезды Стожар над моей головою мерцали.

Вполз я к любимой за полог, она перед сном
Платье сняла и стояла в одном покрывале.

И зашептала: «Что надо тебе, отвечай?
Богом молю, уходи, чтобы нас не застали!»

Вышел я вон, и она поспешила за мной,
Шла, волочились одежды и след заметали.

Стойбище мы миновали, ушли за холмы
И очутились в ложбине, как в темном провале.

Нежные щеки ласкал я, прижалась она
Грудью ко мне, и браслеты ее забряцали.

Тело возлюбленной легкое, кожа, как шелк,
Грудь ее светлая, как серебро на зерцале.

Как описать несравненную девичью стать?
Стати такой вы нигде на земле не встречали!

Словно газель, за которой бежит сосунок,
Юное диво пугливо поводит очами

И озирается, словно газель, изогнув
Длинную шею, увешанную жемчугами.

А завитки смоляные на гладком виске
Ветви подобны густой, отягченной плодами.

Пышные косы закручены на голове,
Переплетаются косы тугими жгутами.

Стан у прелестницы гибкий, упругий, как хлыст,
Стройные стебли с ее не сравнятся ногами.

Нежится дева на ложе своем поутру,
Мускусом благоухает оно и цветами.

Руку протянет красотка — увенчана длань
Тонкими, как молодые побеги, перстами.

Лик ее светится, так озаряет во тьме
Келью монаха лампады дрожащее пламя.

Это на ложе простертое полудитя
Даже в суровом аскете разбудит желанье.

Смуглая кожа, как страусово яйцо,
Нежная, словно омыта в целительной бане.

Люди с годами трезвеют, а я не могу
Страсть превозмочь и поныне живу, как в тумане.

Скольких ретивых соперников я одолел,
Сколько оставил советов благих без вниманья!

Тьма с головой накрывала меня по ночам
Черной волной и готовила мне испытанья.

И припадала к земле, растянувшись, как зверь,
Длилась как будто с начала времен до скончанья.

Я говорил ей: «Рассейся! Рассвет недалек.
Хватит с тебя и того, что царишь ты ночами!»

Тьма не уходит. Мне кажется: звезды небес
К Язбуль-горе приторочены крепко лучами.

Даже Стожары взошли и недвижно стоят,
К скалам привязаны, словно ладьи на причале.

Утро встречаю, когда еще птиц не слыхать,
Лих мой скакун, даже ветры бы нас не догнали,

Смел он в атаке, уйдет от погони любой,
Скор, как валун, устремившийся с гор при обвале.

Длинная грива струится по шее гнедой,
Словно потоки дождя на скалистом увале.

О, как раскатисто ржет мой ретивый скакун,
Так закипает вода в котелке на мангале.

Прочие кони берут, спотыкаясь, подъем,
Мой же, как птица, летит на любом перевале.

Легкий наездник не сможет на нем усидеть,
Грузный и сесть на него согласится едва ли.

Кружится детский волчок, как стремительный смерч,—
Самые быстрые смерчи меня не догнали.

Волчья побежка и поступь лисы у него,
Стать антилопы и мышцы, подобные стали.

С крепкого крупа вдоль бедер до самой земли
Хвост шелковистый струится, как пряжа густая.

Снимешь седло — отшлифован, как жернов, хребет,
Как умащенная, шерстка лоснится гнедая.

Кровью пронзенной газели, как жидкою хной,
Вижу, окрашена грудь аргамака крутая.

Девушкам в черных накидках подобны стада
Черно-чепрачных газелей пустынного края.

Эти газели, как шарики порванных бус,
Вмиг рассыпаются, в страхе от нас убегая.

Задних мой конь обскакал, рвется он к вожаку,
Мечется стадо, как птиц всполошенная стая,