Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков
- Название:Арабская поэзия средних веков
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Художественная литература
- Год:1975
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Ваша оценка:
Аль-Мухальхиль - Арабская поэзия средних веков краткое содержание
Арабская поэзия средних веков еще мало известна широкому русскому читателю. В его представлении она неизменно ассоциируется с чем-то застывшим, окаменелым — каноничность композиции и образных средств, тематический и жанровый традиционализм, стереотипность… Представление это, однако, справедливо только наполовину. Арабская поэзия средних веков дала миру многих замечательных мастеров, превосходных художников, глубоких и оригинальных мыслителей. Без творчества живших в разные века и в далеких друг от друга краях Абу Нуваса и аль-Мутанабби, Абу-ль-Ала аль-Маарри и Ибн Кузмана история мировой литературы была бы бедней, потеряла бы много ни с чем не сравнимых красок. Она бы была бедней еще и потому, что лишила бы все последующие поколения поэтов своего глубокого и плодотворного влияния. А влияние это прослеживается не только в творчестве арабоязычных или — шире — восточных поэтов; оно ярко сказалось в поэзии европейских народов. В средневековой арабской поэзии история изображалась нередко как цепь жестко связанных звеньев. Воспользовавшись этим традиционным поэтическим образом, можно сказать, что сама арабская поэзия средних веков — необходимое звено в исторической цепи всей человеческой культуры. Золотое звено.
Перевод с арабского.
Вступительная статья Камиля Яшена.
Составление, послесловие и примечания И. Фильштинского.
Подстрочные переводы Б. Шидфар, И. Фильштинского, А. Куделина, М. Киктева.
Арабская поэзия средних веков - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И рвут его кожу собаки. Так дети срывают
Тряпье с пилигрима, чтоб сделать себе амулет.
Овчарки осла утащили в колючий кустарник,
Оставили клочья от шкуры да голый скелет.
Т арафа
{21} 21 Тарафа ибн аль-Абд — выдающийся поэт из племени бакр. Согласно преданию, вел легкомысленный образ жизни, «проматывая имущество рода», за что был изгнан из племени, «словно вымазанный дегтем чесоточный верблюд». В небольшой поэме, относимой арабской критикой к числу муаллак, поэт пытается оправдать свой образ жизни и всячески восхваляет свои бедуинские подвиги.
В песчаной долине следы пепелищ уцелели
И кажутся издали татуировкой на теле.
С верблюдов сойдя, мне сказали собратья мои:
«Что зря горевать? Докажи свою стойкость на деле!»
Я вспомнил о племени малик, ушедшем в простор,
В степи паланкины, как в море ветрила, белели.
Казалось: Ибн Ямин {22} 22 Ибн Ямин — прославленный моряк и строитель кораблей в древней Аравии.
плывет на своем корабле,
То движется прямо, то скалы обходит и мели.
Корабль рассекает волну. Так, играя в «фияль» {23} 23 Фияль — детская игра бедуинов, состоящая в том, что в песок закапывалась стрела или другой какой-либо предмет и нужно было угадать, в какой из кучек песка этот предмет находится.
,
Рукой рассекают песок, чтоб добраться до цели.
Краса черноокая в стойбище дальнем живет,
На шее высокой горят жемчуга ожерелий,
Косится испуганно дева, как в поле газель,
И шея изогнута трепетно, как у газели.
Когда улыбается девушка, зубы блестят,
Как будто мы лилию среди барханов узрели.
Горят позолотою зубы в полдневных лучах,
А десны красавицы, как от сурьмы, потемнели.
Лицо ее светится. Кажется: солнце само
Покров ей соткало из яркой своей канители.
Терзаемый думой, седлаю верблюдицу я,
Она быстронога, без отдыха мчится недели,
Крепка, как помост, по дорогам бежит, где следы
Сплетают узор, — словно ткань на дорогу надели.
Верблюдица скачет, и задние ноги ее
Передних касаются, следом бегут, словно тени.
Со стадом верблюжьим пасется она на плато,
Жует молодые побеги зеленых растений.
Округлые бедра верблюдицы — словно врата
Дворца, а высокий хребет — как стена укреплений.
Под грудью ее, как под пальмой, прохладная тень,
Излучина брюха — как свод, и массивны колени.
Она расставляет передние ноги свои,
Как держит бадьи водонос — для свободы движений.
С румийскою каменной аркою {24} 24 С румийскою каменной аркою… — Рум — так арабы именовали Византию.
схожа она,
Подобные арки не рушатся от сотрясений.
Поводья бегут по груди, не оставив следа,
Так воды с утесов текут вдоль гигантских ступеней:
Подобно разрезу на вороте с белым шитьем,
Расходятся, сходятся снова, сливаются в пене.
Верблюдица голову держит, как нос корабля,
Сама словно судно, плывущее против теченья.
Большая ее голова наковальне под стать,
В зазубринах вся, как пила, и в узлах, как коренья.
А морда ее, как сирийский папирус, гладка,
А губы сафьяна нежнее, но крепче шагрени.
Глаза, как зерцала, сияют из темных глазниц,
Так блещет вода среди скал в черноте углублений.
Прозрачны они и чисты, обведенные тьмой,
Как очи пугливых газелей и чутких оленей.
Подвижные уши способны во тьме уловить
Тревожные шорохи, зовы и шепот молений.
Могучее сердце верблюдицы гулко стучит,
Как будто в гранитный утес ударяют каменья.
Верблюдица мчит, запрокинув затылок к седлу,
Стремительный бег быстроногой похож на паренье.
Захочешь — пускается вскачь, а захочешь — бредет,
Страшится бича, не выходит из повиновенья,
Склоненною мордой почти прикасаясь к земле,
Бежит все быстрей и быстрое, исполнена рвенья.
Спокойно ее понукаю, когда говорят:
«Из этой пустыни не вызволит нас провиденье»,—
И даже тогда, когда спутники, духом упав,
Не ждут ничего, лишь до смерти считают мгновенья.
Вам скажут: «Один удалец этот ад одолел»,—
Смельчак этот — я, обо мне говорят, без сомненья.
Хлестнул я верблюдицу, и поскакала она
В тревожный простор, где восход полыхал, как поленья.
Ступает она, как служанка на шумном пиру,
Качается плавно в объятиях неги и лени.
По первому зову на помощь я вмиг прихожу,
Не прячусь в канаву, завидев гостей в отдаленье.
Кто ищет меня — на совете старейшин найдет,
Кто хочет найти — и в питейном найдет заведенье.
Придешь поутру — поднесу тебе чашу вина,
Не хочешь — не пей, но войди, окажи уваженье.
На шумных собраньях средь самых почтенных сижу,
Мне старцы внимают, когда принимают решенья.
Пирую с друзьями, выходит прислуживать нам
Рабыня, чей лик светозарный — услада для зренья.
На девушке яркое платье. Так вырез глубок,
Что белое тело доступно для прикосновенья.
Ей скажете: «Спой!» — и потупит красавица взор,
И тотчас услышите нежное, тихое пенье.
Люблю пировать, веселиться, проматывать все,
Что взял я в наследство, что сам я добыл во владенье.
Родня сторонится меня, как верблюда в парше,
Которого дегтем намазали для исцеленья.
А я ведь друзей нахожу и в убогих шатрах,
И там, где в богатстве живет не одно поколенье.
Меня вы хулите за то, что рискую в бою,
За то, что могу на пирушках гулять что ни день я.
Но разве вы в силах мне вечную жизнь даровать?
Позвольте же с гибелью встретиться в час наслажденья
Позвольте же мне три деянья всегда совершать,
Которые в жизни имеют большое значенье.
Клянусь! Я и думать не стал бы, когда б не они,
О том, что наступит черед моего погребенья!
Деяние первое: не дожидаясь хулы,
Сосуд осушать, пить вино, не боясь опьяненья!
Второе деянье: на помощь тому, кто зовет,
Бросаться, как зверь потревоженный, без промедленья!
А третье: с веселой красавицей дни коротать,
Укрывшись от долгих дождей под надежною сенью!
Шрифт:
Интервал:
Закладка: