Низами Гянджеви - Искандер-наме

Я слыхал, что из Рея в далекие дни
Шел в Китай проповедовать дивный Мани.
И немало людей из народов Китая
Шло навстречу к нему и, Мани почитая,
Схожий с влагою горный хрусталь на пути
Положили они. Кто-то смог нанести
Тонкой кистью рисунок волнистый, узорный
На обманный родник, на хрусталь этот горный:
Словно ветер слегка взволновал водоем
И бегущие волны возникли на нем.
Начертал он и много прибрежных растений, —
Изумрудную вязь прихотливых сплетений.
Ехал в жаркой пустыне Мани, не в тени.
Было жаждой измучено сердце Мани.
Снял, склонившись, он крышку с кувшинного горла,
И кувшин его длань к светлой влаге простерла.
Но ведь вовсе непрочны сосуды из глин:
О сверкающий камень разбился кувшин.
Догадался Мани, что обманом шутливым
Был источник с живым серебристым отливом.
Взял он кисть, как он брал эту кисть искони,
И на твердой воде, обманувшей Мани,
Написал он собаку издохшую. Надо ль
Говорить, как была отвратительна падаль?
В ней кишели несметные черви, и страх
Вызывал у людей этот вздувшийся прах.
Каждый путник расстался б с надеждою всякой
Выпить воду: отпугнут он был бы собакой.
И когда весь Китай этот понял урок,
И о жаждущих скорбь, и насмешки упрек,
То постиг он Мани с его силой искусства,
И к Эржекгу благого исполнился чувства.
Почему о Мани вновь слышна мне молва
И к молве о Мани заманил я слова?

Царь с хаканом сдружились, дней множество сряду
Предаваясь пиров беззаботных обряду.
С каждым днем они были дружней и дружней,
Люди славили мир этих радостных дней.
Другу вымолвил царь: «Все растет в моей думе
Пожеланье, — быть снова в покинутом Руме.
Я хочу, если рок не откажет в пути,
Из Китая в Юнан все стоянки пройти».
Так в ответ было сказано: «Мир Искендеров,—
Это мир не семи ли подлунных кишверов?
Но стопа твоя всюду ль уже побыла?
А ведь ты всем народам, всем царствам — кыбла.
И куда бы ни шел, за твоим караваном
Мы пойдем, государь, с препоясанным станом»
Царь дивился хакана большому уму,
И за верность его привязался к нему.
От подарков, что слал повелитель Китая,
Царский пир озарялся, как солнце блистая.
И кольцо послушания в ухо продел
Покоренный хакан. Обо всем он радел.
И горела душа хана ханов прямая,
Солнце жаркой любви до луны поднимая.
Мог бы он помышлять о величье любом,
Но все более он становился рабом.
Если царь одаряет кого-либо саном,
Должен тот пребывать с препоясанным станом.
На какие ступени ты б ни был взнесен,
Все же должен быть низким твой рабский поклон.
Искендер для Китая стал тучею. Нужен
Влажной тучи навес для рожденья жемчужин.
Он шелками иранских и румских одежд,
На которых Китай и не вскидывал вежд,
Создал ханам Китая столь ценные клады,
Что цари всего мира им были бы рады.
Скатертями хосровов покрыл он весь Чин,
На челе у китайцев не стало морщин.
Уж твердили во многих краях тихомолком,
Что лишь в Чине одел всех он блещущим шелком.
Царь любил узкоглазых, их дружбой даря,
И срослись они с ним, словно брови царя.
И клялись они все, — сказ мой дружен с молвою,
Лишь глазами царя да его головою.

Кравчий! Розовой жажду воды. Ведь больна
Голова моя ныне. Подай мне вина.
Не похмелья сулящего и не тревогу,
А дающего делу благую помогу!

Для того, кто задумал весь мир обойти,
Хорошо вновь и вновь быть на новом пути, —
Все осматривать всюду, вставать спозаранок,
Покидая стоянку для новых стоянок.
Лицезреть все обличья. Входя в города,
Видеть то, что не видел еще никогда.
И постигнешь тогда, если ты беспристрастен,
Что в своем только городе ты полновластен.
Лучше быть неприметным и видеть свой дом,
Чем царить тебе в городе дальнем, чужом.
Хоть везде с Искендером бродила удача,
Но с душой своей пламенной часто судача,
Он о родине помнил. Который удел
Захватил он! Но в мыслях домой он летел.

«На коня ветроногого сяду! Воочью
Вновь увижу свой край! — он раздумывал ночью,
Без возлюбленной родины что мне мой сан!
Вновь твой воздух вдохну, о родной Хорасан!
На персидскую землю поставлю я ногу,
Снова в царство Истахра увижу дорогу,
Озарю своим блеском свой радостный дол,
До небес вознесу свой великий престол,
По стране, где рождается сладость, проеду,
Там с добром и со злом поведу я беседу,
Стародавний порядок восставлю опять,
Повелю пред царем снова прах лобызать,
Утвержу за служенье былую оплату,
Буду ласков. В свою призывая палату
Всех просящих, большие вручу им дары,
И весь мир будет радостен с этой поры!»
Так с собой он беседовал в ночи иные,
Наполняя раздумьями смены ночные.
Управитель Абхазии, мощный Дувал,
Тот, которому царь важный сан даровал,
Искендеру служил. С препоясанным станом
Он проехал по всем завоеванным странам.
И пришел он к царю. Весь горел он огнем
И стенал, как литавры под бьющим ремнем.
Услыхал Искендер, славный сын Филикусов:
«Повелитель! В Абхазии толпища русов.
Помоги, государь! Набежали враги,
Полонили весь край! Помоги! Помоги!
Из аланов и арков полночным отрядом
Вся страна сметена, словно яростным градом.
И враги всю Дербентскую заняли высь,
И до моря по рекам они добрались.
Мне прибывший сказал: «Этой смелостью ярой
Обновили они жар вражды нашей старой.
Опустел целый край изобилья и нег.
Да узнает предел этот страшный набег!
Не отыщется счета абхазцам убитым,
Не отыщется счета жилищам разбитым,
Не осталось в амбарах крупинки зерна,
Не хранит ни дирхема пустая казна!
Где сокровищниц блеск? Вновь блеснет он едва ли!
Руки вражьих бойцов шелк с престола сорвали!
Опрокинута, смята, разбита Берда,
От богатого города нет и следа.
Нушабе пленена! Радость канула наша!
Царь, о камень разбита прекрасная чаша!
Из невест, что ты видел с прекрасной Луной,
Не осталось на месте, о царь, ни одной!
Все смешалось в стране, целый мир опечален,
В подожженных селеньях лишь груды развалин.
Лучше было бы пасть мне под вражьей рукой,
Не изведав беды, погрузиться в покой!
Я возвышен тобой, а в темнице и дети
И жена моя стонут, иль нет их на свете!
Коль не двинешь войска ты навстречу врагу,
Лишь к творцу я воззвать о защите смогу.
Рум с Арменией вместе в короткое время
Может ввергнуть в беду это смелое племя.
Если к кладу дорогу сыскали они,
Поспешат они дальше. Наступят их дни,
Города завоюют и целые страны:
Лишь на битвы способны их грозные станы,
Не умеют они расстилать скатертей,
Но о смелости их много слышим вестей.
Захотят они новых набегов, и вскоре
Многим странам от них будет горькое горе.
Правосудье не наше в душе храбрецов,
Отберут все товары они у купцов.