Клаудия Отт - 101 ночь. Утерянные сказки Шахразады

Узнаешь ли ты меня, брат бедуин? (йя аХа ль-араб, дословно также: «брат араб»)

Если же, напротив, словом ‘араб обозначается географическая или этническая группа наряду с персами или другими народами, то это понятие переводится как «арабы».

…и потому арабы боялись и уважали его (фа-канати ль-арабу таХшаху ва-таттакихи), и все страны были ему преданы.

В «Ста и одной ночи» часто и охотно используется риторический прием меризма, то есть парных противоположностей, с помощью которых описывается третье, чаще всего не называемое широкое понятие (например, «стар и млад» для обозначения «все люди»). Здесь наш текст также обращается к бедуинской тематике: как описание «все люди» в «Ста и одной ночи» применяется меризм «бедуины ( бадийя ) и оседлые ( хадира ). Но понятие бадийя для обозначения бедуинов теперь уже не является синонимом к слову «арабы», оно образовано от арабского слова, обозначающего «пустынные, невозделанные регионы без городов и деревень» [50]. Таким образом, бадийя – это обитатели пустынь, в отличие от оседлых крестьян или от городского населения.

В «Ста и одной ночи» используется не меньше пяти различных арабских вокабул для обозначения слова «шатер», в зависимости от того, круглый он или с углами, маленький и компактный или большой и внушительный, сделаны ли стены шатра из парчи, из верблюжьей или козьей шерсти или различаются по другим критериям, которые мы сегодня вообще уже не можем установить. По сравнению с богатой «шатровой тематикой» в жизни бедуинов эти пять различных выражений являются еще очень небольшим выбором. Однако у нас нет равнозначных синонимов. Таким образом, эти различительные особенности в формах шатров приходится описывать с помощью прилагательных («круглый шатер» и т. п.).

Часто для передачи значения арабского слова не находится точного соответствия. Так, например, арабское слово нухас (медь) может обозначать также сплавы – латунь (медно-цинковый сплав) и бронзу (медно-оловянный сплав), в то время как в нашем словоупотреблении металлы медь, латунь и бронза четко различаются. Арабский термин суфр , который однозначно обозначает «латунь», в «Ста и одной ночи» не встречается. Поэтому я каждый раз переводила по наиболее вероятному материалу. Так, одна из смонтированных под открытым небом фигур стража с сигнальной автоматикой у меня из бронзы, типичного материала для статуй начиная с древних времен. Из бронзы сделана и лампа, укрепленная на стене для освещения помещения: масляные лампы, как правило, изготавливались в бронзовой литейной мастерской. В отличие от этого, оружие и стержни сделаны из латуни, так как этот материал более ударопрочный и не такой хрупкий, как бронза, но тверже меди. Точно так же и магический мост, который поднимается из воды, благодаря своему блеску тоже из латуни, так как медь быстрее поддалась бы воздействию воды / влажного воздуха и разрушилась от окисления. Одинокая башня, в которой живет монах, облицована, напротив, медью. Все это могло бы быть правильным и по-другому, читатель вправе обдумать свое собственное представление о материалах; в арабском тексте всегда стоит только нухас . Единственное место, в котором однозначно упоминается «красная медь», и притом медь особо высокого качества для алхимических целей, было передано дословно как «красная медь».

Загадки загадывает и «Страна Шаров» в истории о Сулеймане ибн Абдальмалике. Как мы должны представлять себе эту страну? Арабский термин ( зирр, азрар ) обозначает не шары в виде катящихся мячей, а выточенные или кованые декоративные шары на концах опорных столбов в шатре. Таким образом, это порожденное фантазией обозначение вызывает перед мысленным взором некую страну, плотно заставленную шатрами с шарами на концах столбов.

Еще один загадочный и проблемный случай касается несколько более конкретной географии. В истории о Камфарном острове один старый мореплаватель рассказывает о своих путешествиях по миру: он повидал страны Синд и Хинд – причем оба эти географические названия в оригинале рифмуются, так же как Китай (по-арабски билад ас-Син ) и загадочная страна с названием Аль-Кастин. По всей вероятности, это название также выбрано или переделано ради рифмы, поскольку с окончанием – ин оно прекрасно рифмуется с ас-Син («Китай»). Только вот ни в одном из известных мне географических источников не обнаружено названия местности с таким звучанием. Таким образом, это название, скорее всего, возникло как результат описки или «обалгорнивания». Но какое же название подразумевалось первоначально? После длительных поисков я пришла к следующему выводу: это слово возникло, вероятно, из названия Филастин – «Палестина» из-за описки, при этом выпала буква «лям». Название Филастин рифмовалось бы с ас-Син (Китай) и в этом отношении придавало бы смысл этой риторической конструкции. Ведь речь идет о том, чтобы в рифмующихся между собой парных названиях – Синд и Хинд, Китай и Палестина [51]выразить весь простор огромного мира. Этот выбор поддерживается, помимо прочего, еще и тем, что в книге по географии Зухри, которая дошла до нас в том же сборнике рукописей, что и «Сто и одна ночь» , и была записана тем же переписчиком, страны Синд, Хинд, Китай и Палестина называются почти в том же порядке, по крайней мере, в той же главе о делении мира на регионы [52].

В конце концов, там, где без этого не обойтись, можно даже создать в переводе новое слово. В «Ста и одной ночи» это касается сочетания «мальчик-слуга» (по-арабски гулям), пандан мужского рода к хорошо знакомому выражению «девушка-служанка», то есть такого слова, которым одновременно обозначается как молодость, так и положение слуги. В разных местах текста я переводила это слово как «паж», но каждый раз там, где слово «паж» звучало слишком благородно для данного контекста, я использовала сочетание «мальчик-слуга».

Цитаты из Корана переносились с опорой на новый перевод Корана Хартмута Бобцина, чаще всего даже брались оттуда дословно [53]. Как в этом переводе Корана – и как в «Тысяче и одной ночи», – так и в «Ста и одной ночи» Аллах также переводится словом «Бог». Поскольку здесь ведь речь идет не о собственном имени какого-то специфического исламского Бога, а о единственном и действительном для всех регионов понятии Бога. Поэтому в «Ста и одной ночи» написано не «Хвала Аллаху», а «Хвала (Господу) Богу».

Переписчики или копировщики повествовательной литературы занимают в передаче арабских текстов особое положение: даже когда они просто копировали письменный образец, они не чувствовали себя так рабски привязанными к этому образцу, как это имело место, например, с научными или теологическими трудами или тем более со священными текстами. Тем не менее при переписывании они, как правило, не импровизировали, то есть не генерировали активно и самостоятельно новые версии, а напротив того, занимали скорее несколько небрежную позицию по отношению к тексту. Это приводит к типичной для повествовательных текстов широте вариантов, которая для «Тысячи и одной ночи» была описана таким образом: «Несмотря на менее дословную передачу, стремление копировщиков к переменам только в единичном случае является достаточно обширным, чтобы говорить о сознательном оформлении текста и о вытекающей из этого самостоятельной редакции. Передача текста определялась скорее механическим переписыванием, чем продуманной, творческой обработкой» [54].