Автор неизвестен Древневосточная литература - Предания о дзэнском монахе Иккю по прозвищу «Безумное Облако»

Тот человек возрадовался, принёс эту картину домой и хранил её бережно, как семейное сокровище.

Тут узнали об этом Хатиро и Куро, которые всегда обо всём знали, подбили таких же друзей, нашли один свиток с подписью и пришли в келью Иккю.

— Мы торговцы из Киото, нас зовут Хатиро и Куро, мы держим закладную лавку, и мы пришли к преподобному с просьбой…

Сразу же вышел монах, которого они приняли за хозяина, и провёл этих двоих в келью.

— Что вам нужно? — спросил он.

Хатиро достал из-за пазухи свиток и сказал:

— Один здешний господин отдал этот свиток в залог за десять золотых монет, хотя мы не были уверены в подлинности. Сказали нам, что это написал сам преподобный Иккю, мы хорошенько рассмотрели, оказалось очень похоже, кто другой бы так не написал, мы подумали, что всё это, без сомнения, правда, и выдали деньги. Однако, когда пришёл час расплаты и мы напомнили, что нужно их возвращать, он сказал, что собрать эти деньги не может, и распорядился картину продать. Когда мы показывали картину людям, они говорили, что печать художника на ней есть, тут сомнений быть не может, а вот стихи Иккю подделаны, и вряд ли тот, кто занял деньги, сделал это нарочно, чтобы нажиться, и мы ему сказали: «Зачем вы нам дали такую сомнительную вещь, мы же так хорошо друг к другу относились?» — а он нас выбранил и сказал, что эти стихи действительно написаны преподобным. Тогда мы сказали: «Если так, мы всё равно пойдём к преподобному удостовериться, настоящая это вещь или подделка!» — и вот с этим пришли. С этими словами один из них достал свиток с картиной из-за пазухи, а преподобный на неё посмотрел.

На картине был изображён Чжун Куй [333] В китайской мифологии — повелитель демонов, способный оградить человека от их воздействия. , а над ним — летучая мышь. Сверху написано:

Преподобный рассмотрел написанное, встал, положил на полку, посидел, потом снова достал и сказал этим Хатиро и Куро:

— Действительно, редкой красоты Чжун Куй. И то, что написано, — мои стихи. Только не помню, чтобы я эту картину подписывал, а на ней не написано, я это или не я. Не помню. Да неважно, моя там надпись или не моя, сейчас вам подпишу! — и тут же написал:

Жирно написал тушью это и сказал:

— В поисках выгоды вы теряете себя, не позволяйте себе гнаться за наживой. Если никому не будет от того вреда, можете продать это за те самые десять золотых, которые вы отдали.

Хатиро и Куро прочитали стихи.

— Премного вам благодарны! Эти стихи ни с чем не спутаешь. Приложив к картине кисть, вы удостоверили её подлинность наилучшим образом. Какое счастье! Не могли бы вы ещё к этому дописать своё имя, чтобы уж ни у кого не возникало сомнений, что это именно вы? Уж как бы мы были признательны…

А преподобный отвечал:

— Нет, в этих стихах и так уже моё имя есть. В слове «нисэ» уже есть «два», и дальше до десяти все числа есть, и нет только единицы. Иероглиф «один» как бы отдыхает, вот и получается имя «Иккю», «одна передышка».

Расчувствовались они, преисполнившись благодарности, и устыдились своих деяний:

— Что уж тут скрывать… Надпись на этой картине на самом деле написал один наш знакомец, лекарь-шарлатан. Хотелось непременно попросить, чтобы преподобный написал что-нибудь, в последнее время только этого и хотели, но знали, что не так уж просто получить от преподобного подпись. Вот мы и сговорились с тем человеком, он для нас подделал надпись, придумали историю, чтобы к этой подписи получить и вашу, — вот для чего это всё было задумано, и теперь, как мы и рассчитывали, вы дописали замечательные стихи. Но теперь, обманывая преподобного, мы устыдились безмерно, и раскаиваемся, хотим снять с себя грех, что мы обманным путём получили от вас подпись, решили вам признаться и получить ваше прощение за наш обман! — говорили они, проливая слёзы, и тогда настоящий Иккю раздвинул створки дверей и вышел к ним из соседней комнаты. Обращаясь к Хатиро и Куро, он сказал:

— Вот что, Хатиро и Куро, ещё когда вы только пришли, я сразу подумал, что вы что-то замышляете с той картиной, и попросил моего ученика Донку поговорить с вами за меня. Впредь же не забывайте, что преднамеренная ложь неугодна Небу и наказания за неё не избежать. Да и к тому же пытаться обмануть старшего, если он хоть немного старше вас, — глупая затея. Однако эти «безумные стихи» на картине действительно написал я. Если кто усомнится и скажет, что это сделано не Иккю, приходите хоть даже и после моей смерти, мои преемники подтвердят подлинность.

Так он изволил сказать, стоя в дверях, потом снова скрылся в комнате, задвинув створки.

Хатиро и Куро сгорали от стыда:

— Вот уж действительно — земляной червь вознамерился поспорить с летающим далеко в небе драконом, вот так и мы с тобой! — потупились они и примолкли, а потом испросили прощения за свой грех у учителя Донку и собрались уходить. Донку это развеселило:

— Издалека вы пришли и по делу, а ничем вас не угостили, одними только стихами преподобного, и вот приходится возвращаться! — Смеясь, он тоже ушёл в дом.

Дело было тогда, когда временами шли осенние дожди, а иногда прояснялось, в десятый с чем-то день десятой луны, погода навевала печальные мысли, и преподобный Иккю, стоя на дощатой веранде своей кельи, очищался душой, когда какой-то послушник пришёл и сказал:

— Меня послали с подарком для вас от такого-то из семьи Сомэи, живущей в квартале Огава [335] Огава — квартал в Киото, западнее императорского дворца. . И ещё прилагается послание к вам.

Иккю тут же снял крышку с коробки, посмотрел, накрыл снова крышкой и сказал посыльному:

— Послание именно такое, как я и думал, очень любезно было послать ко мне человека. Ещё и необычные приношения прислали, выказав такое расположение ко мне. Нынче вечером посетителей, чтобы поговорить со мной, не предвидится, пускай он приходит для беседы. Непременно жду! — с такими словами отослал посыльного обратно. Послушники и монахи, жившие там, говорили один другому: «Какой-то неизвестный Сомэи из Огавы присылает посыльного, хочет прийти вечером поговорить, а никто из нас его не знает, что за дела?» И тут послышалось, как преподобный хлопает в ладоши. На звук прибежал послушник, и Иккю распорядился: