Ибн Хазм - Ожерелье голубки

Что же касается причин гнева из-за оскорбления, то они не таковы. Это бывает лишь между знатными мужами, каждый вздох которых считают и за смыслом речей которых следят, приписывая им отдаленные причины, так как вельможи не роняют слов впустую и не бросают их зря. А любимая — это молодой тростник и гибкая ветка, она проявляет суровость и прощает, когда захочет, а не по какой-нибудь причине. Об этом я говорю:

Рассказывал мне Абу Дулаф, переписчик, со слов Масламы ибн Ахмада, философа, прозванного аль-Маджрити [52], что тот говорил в мечети, которая стоит в восточной стороне кладбища корейшитов в Кордове, напротив дома везира Абу Омара Ахмада ибн Мухам-мада ибн Худейра, да помилует его Аллах: — В этой мечети постоянно находился мукаддам Ибн аль-Асфар [53]в дни своей юности, так как он был влюблен в Аджиба, молодого слугу упомянутого везира Абу Омара. Ибн аль-Асфар покидал молитву в мечети Масрура, где было его жилище, и отправлялся ночью и днем в ту мечеть ради Аджиба, так что стража не раз забирала его по ночам, когда он уходил с последней вечерней молитвы. Он сидел и смотрел оттуда на Аджиба, пока юноша не начинал сердиться и досадовать, и, подойдя к Ибн аль-Асфару, он больно бил его и ударял по щекам и по глазам, а Ибн аль-Асфар радовался и говорил: — В этом, клянусь Аллахом, отдаленнейшее мое желание, и теперь прохладились мои глаза! — И, несмотря на побои, он долго за ним ухаживал.

Говорил Абу Дулаф: — И Маслама рассказывал нам эту историю не однажды, в присутствии Аджиба, хотя он видел, каким мукаддам Ибн аль-Асфар пользуется уважением и как значителен его сан и благополучие. Ведь положение мукаддама Ибн аль-Асфара было очень высокое, и он был весьма отличен аль-Музаффаром ибн Абу Амиром и близок к его родительнице и семье. Его руками было построено немало мечетей и водохранилищ, и множество всяких благ пожертвовал он на путь Аллаха, занимаясь при этом всем тем, чем занимаются сподвижники султана в отношении забот о народе и других дел.

Вот нечто еще более отвратительное. У Сайд ибн Мунзира ибн Сайда, предстоятеля на молитве в соборной мечети Кордовы во дни аль-Хакама аль-Мустансира-биллаха — да помилует его Аллах! — была невольница, которую он сильно любил. Он предложил ей освободить ее и на ней жениться, и девушка сказала ему, издеваясь (а у него была большая борода): — Меня ужасает длина твоей бороды; если ты ее укоротишь, будет то, чего ты желаешь. — И Сайд ибн Мунзир стал работать над бородой ножницами, пока она не поредела, а потом он призвал множество свидетелей и засвидетельствовал перед ними, что невольница освобождена, и посватался за девушку, но она не согласилась. А в числе присутствующих был брат Сайда, Хакам ибн Мунзир, и он сказал тем, кто был при этом: — Я сам предложу ей себя и посватаюсь за нее! — И он сделал это, и девушка согласилась, и Хакам женился на ней в этом же самом собрании, а Сайд принял этот сокрушительный позор, несмотря на свою набожность, благочестие и рвение в делах веры. Я застал этого Сайда; его убили берберы в тот день, когда они силой вошли в Кордову и ее разграбили [54]. А упомянутый Хакам, его брат, — глава мутазилитов в Андалусии, их старшина, наставник и оратор, и при этом он был хороший стихотворец и законовед. Его брата Абд аль-Малика ибн Мунзира тоже подозревали в приверженности к этому толку. Он занимал должность главного судьи во дни аль-Хакама — да будет доволен им Аллах! — это тот, которого распял аль-Мансур ибн Абу Амир, когда заподозрил его, вместе со многими законоведами и судьями Кордовы, в том, что они тайно присягают Абд ар-Рахману ибн Убейдаллаху, внуку повелителя правоверных ан-Насира — да будет доволен им Аллах [55]. Абд ар-Рахман был убит, а Абд аль-Малика ибн Мунзира распяли, и рассеяли всех, кто был под подозрением. Отца их, судью судей Мунзира ибн Сайда, тоже подозревали в мутази-литстве. Это был красноречивейший из людей, самый сведущий во всех науках, наиболее набожный и больше всех шутивший и забавлявшийся. Упомянутый Лакам жив в то время, как я пишу тебе это послание; он утратил зрение и сделался очень стар.

Вот удивительный случай покорности любящего возлюбленной. Я знаю человека, который не спал много ночей и испытывал тяжелые мучения, и разрывали сердце его все виды страсти. Потом он овладел той, кого любил, и возлюбленная ему не отказывала и не отталкивала его, но, когда увидел в ней любящий некоторое отвращение к тому, чего он желал, он оставил ее и от нее удалился — не из-за воздержанности и не вследствие страха, но для того чтобы остановиться на том, что соответствует желанию любимой. И не нашел он в своей душе помощи, чтобы совершить то, к чему не видел у возлюбленной охоты, хотя и испытывал он то, что испытывал.

Я знаю одного человека, который совершил такой поступок, но после раскаивался, так как выяснилась измена любимой. Я сказал об этом:

Это же самое случилось с Абу-ль-Музаффаром Абд гр-Рахманом ибн Ахмадом ибн Махмудом, другом нашим. И я сказал ему одни свои стихи, и он полетел с ними повсюду и заимствовал их у меня, и произносить их стало его привычкой.

Однажды расспрашивал меня Абу Абдаллах Мухам-мад ибн Кулейб, из жителей Кайравана [56], во дни моего пребывания в «Городе» [57](а это был человек с очень длинным языком, хорошо наученный задавать вопросы во всех отраслях), и сказал он мне, когда речь зашла о любви и ее свойствах: — Если отвратительно той, кого я люблю, меня встречать, и сторонится она близости со мною, — что мне делать? — Я считаю, — ответил я, — что тебе следует стараться привести в свою душу радость, встречаясь с любимой, даже если это ей отвратительно. — А я не считаю этого, — молвил Абу Абдаллах. — Напротив, я предпочту любовь к ней любви к самому себе и ее желания — своему желанию, и буду терпеть и терпеть, хотя бы была в этом гибель. — Я полюбил возлюбленную только ради своей души и для того, чтобы наслаждалась она ее образом, — отвечал я, — и я последую своему побуждению, и подчинюсь своей природе, и пойду по своему пути, желая для души радости. — Это неправое побуждение! — молвил Абу Абдаллах. — Сильнее, чем смерть, то, из-за чего желаешь смерти, и дороже души то, ради чего отдают душу. — Ты отдаешь свою душу не по доброй воле, а по принуждению, — отвечал я, — и если бы было для тебя созможно не отдать ее, ты бы, наверное, ее не отдал. А за добровольный отказ от встречи с любимой достоин ты порицания, так как принуждаешь свою душу и приводишь к ней гибель. — Ты человек доводов, — сказал Абу Абдаллах, — а нет доводов в любви, на которые бы обращали внимание. — Когда приводящий доводы поражен бедствием, — ответил я, и Абу Абдаллах молвил: — А какое бедствие больше любви?