Сугерий - Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137)

И не менее замечательную Орлеанской церкви принес [Людовик] военную помощь, когда и Леона,благородного мужа из замка Менг. епископа Орлеанского вассала, большую часть этого же замка и другого владения названной церкви отнявшего, сильной рукой обуздал; в том же замке его со многими [людьми] запер и, когда замок был взят, в ближайшей к своему дому церкви возведя малое укрепление, [он] защищаться попытался, но так как сильный сильнейшему покоряется, ливень оружия и пламени нестерпимо разил [его]. И не один [он] длительной анафемы кару искупал, когда и он и многие другие, почти шестьдесят [человек], побежденные пламенем, с башни падали, жалами поднятых копий и стремящихся навстречу стрел пробитые, последний вздох испустив, ничтожные души [свои] вместе с болью в преисподнюю перенесли [138].

Случилось так, что крепчайший замок, который называется Монтегю в Ланской земле, по воле случая из-за брачного союза достался Томаде Марль.человеку вероломнейшему, Богу и людям враждебному [139]. Когда его нестерпимой, словно свирепого волка ярости, застывшей смелостью неприступного замка, все соотечественники повсюду и страшились, и ужасались, даже его отец, который звался Ангерранде Бов,муж достопочтенный и уважаемый [140], отлично и помимо прочих приложил усилия, чтобы его из замка изгнать из-за его властолюбивой тирании. Договорились они между собой, а именно: сам Ангерран и Эбль де Руси [141]– [и] со всеми теми, кого привлечь к себе смогли, замок и в замке его [Тома] осадить, повсюду его кольями и фашинами [142]окружить и угрозой длительного голода к сдаче его вынудить, и замок, если возможно будет сделать, разрушить и его на вечное тюремное заключение осудить. Муж беспутный, увидев, что хотя «бастилии» [143]уже укреплены, но валом еще от одной до другой не замкнуты, ночью тайком вырвался и, поспешивши к славному юноше, приближенных его подарками и обещаниями подкупил и, чтобы его военным поддержал подкреплением, быстро добился.

Итак, податливый и по возрасту, и по внутренним свойствам [Людовик], собрав семьсот рыцарей войска, в те края поспешил отправиться.

Когда к замку Монтэгю [он] приблизился, мужи, которые замок окружили, посланцев к нему направили, умоляя [его] как короля-соправителя, чтобы требованием к ним снять осаду, не наносить обиды; чтобы ради одного недостойного человека службу стольких противостоящих [людей] не утратил, справедливо заявляя, что гибельным несчастьем как для него, так и для них станет, если негодяй останется под защитой. Однако же, когда не лестью, не угрозами от намерения его отвратить [они] не смогли, побоялись с королем-соправителем вступить в бой и, предложив, когда он сам уйдет, к осаде в новой войне возвратиться, отступили и позволили против [своего] желания делать всё, что [он] захочет. Он же могущественной рукой, разрушив и срыв повсюду все укрепления [осаждавших], Монтэгю освободил и как оружием, так и провиантом, их доводами пренебрегши, в изобилии снабдил. Вследствие этого бароны, которые из любви и боязни его отступили, разгневавшись, так как [он] ни в чем не пощадил [их самолюбия], задумали в дальнейшем ему не подчиняться [и], принеся клятвы угрожали. И когда заметили, что он отошел, лагерь сняли, в боевой порядок построились и последовали за ним, как будто намеревались с ним сразиться.

Только одно взаимной схватке мешало: что между боевыми порядками обеих сторон протекавший поток, замедливший переправу, мешал сойтись. И таким образом издали боевые трубы и « копья, грозящие копьям » [144]первый и второй день смотрели друг на друга, когда вдруг приехал к французам [145]шутник – хороший рыцарь с другой стороны, сообщивший неопровержимо прежде всего, что [он] якобы нашел подступ, чтобы им соединиться, и нанесенные обиды за свободу копьями и мечами отомстить, и что его отпустили к природному господину, чтобы за него и вместе с ним сражаться. Пронесся слух среди лагерных палаток, и храброе войско возрадовалось. Доспехи и шлемы замечательной красоты [они] на себя надевали, воодушевлением возбуждали и, если хорошая переправа им встретится, поток перейти спешили, полагая более достойным, чтобы врагов [они] атаковали, чем чтобы себя защищали.

Увидев это, благороднейшие мужи Ангерран де Бов, Эбль де Руси, граф Андре де Рамерю. Гуго Белый де Ла Ферте. Робер де Капнии другие, мудрые и благоразумные, отвагой короля-соправителя восхищаясь, посоветовавшись, подчиниться ему предпочли и, мирно к нему придя, юность его высоко оценили, за себя и за своих [людей] службу клятвенно обещали. И немного времени спустя, так как Божественной волей назначено нечестивца истребление, и замка, и брачного союза, кровосмесительным родством оскверненного [146], расторжением лишился.

Этими и другими успехами доблесть возвышая, король-соправитель об управлении королевством и общем благе усердно заботился, насколько обстоятельства позволяли мудро предвидеть, брыкающихся подчинить, враждебные замки любым образом или занять, или подавить.

Когда Ги Труссо,сын Милона де Монлери [147], мужа беспокойного и возмутителя королевства, из путешествия к Святому Гробу домой возвращался, сломленный долгого пути треволнениями и различными страданиями душевной муки и, так как в Антиохии из-за чрезвычайного страха перед Курбарамомчерез стену спустившись и Божье воинство внутри осажденным оставив [148], всю плоть утративший, [он] ослабел и боясь лишиться наследства, единственную дочь, которую имел [149][в соответствии] с желанием и уговорами господина короля Филиппа и сына [его] Людовика, – поскольку очень домогались замка – за Филиппа, сына короля от выше названной графини Анжуйской [150], замуж выдал; и чтобы в любви своего [брата] крепко привязать, старший брат господин Людовик замок Мант [151]по просьбе отца [и] по случаю женитьбы [ему] подтвердил.

Таким образом, когда по этой причине [он] замок [Монлери] под охрану свою получил, возрадовались [жители], как будто бы из глаза соломинку вынули или круговой ограды запор сломали. Поэтому завещал отец сыну Людовику в нашем присутствии свое утомительное и болезненное бремя: «Действуй, – сказал он, – сын [мой] Людовик, бдительно сторожи [эту] башню, из-за которой страдания почти состарили [меня], из-за боли и коварной подлости которой ни доброго мира, ни покоя я не мог иметь».

Их неверность верных в неверных, неверных в невернейших превратила, и во всем королевстве любое зло без согласия их или участия не делалось. И когда от Корбея на реке Сене через Монлери посредине до Шатофора справа графство Парижское было замкнуто отовсюду, между Парижем и Орлеаном такой хаос смятения установился, что ни эти к тем и ни те к этим без позволения [этих] подлецов, если только не вооруженной силой, были не в состоянии пройти. Однако же по причине названного брака [он] преграду сломал и свободный доступ с обеих сторон восстановил.