Сугерий - Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137)

Итак, на следующий год после возвращения названного Боэмунда к себе достопочтенной памяти вселенский и верховный понтифик Пасхалий в западные области прибыл со многими и мудрейшими мужами, епископами и кардиналами, и римской знатью сопровождаемый [179], чтобы у короля Франции и сына короля-соправителя Людовика, и церкви Галлии искать содействия в неких трудностях и в новых о церковной инвеституре ссорах, которыми мучил и еще более измучить угрожал император Генрих [180], муж любви к отцу и всего человеческого лишенный, который и у родителя [своего] Генриха, жестоко преследуя, отобрал наследство и, как оказалось, в недостойном плену держа с побоями и оскорблениями врагов, чтобы королевские инсигнии, а именно: корону, скипетр и копье святого Маврикия [181]– [тот] отдал [182]и ничего во всем королевстве собственного не сохранил, нечестиво принудил [183].

Равным образом было определено в Риме, из-за продажного вероломства римлян, что о выше названном, а, впрочем, и обо всех вопросах при поддержке короля и королевского сына, и Галльской церкви во Франции, чем в [Вечном] городе [лучше] рассуждать. И таким образом прибыл [папа] в Клюни [184], из Клюни в Шарите, где торжественнейшим образом при стечении архиепископов и епископов, и монахов ордена этого благородного монастыря сакральное освящение совершил [185]. Прибыли и благородные высокие бароны королевства, среди которых и сенешал короля Франции благородный граф де Рошфор к господину папе посланцем явился, чтобы ему как духовному отцу во всем королевстве его благоугодно служить [186]. На этом освящении мы и сами присутствовали и против господина епископа Парижского Галона,многие распри церкви блаженного Дионисия учинившего, перед лицом господина папы мужественно стоя, предоставив разум и каноническое право, добились удовлетворения [187].

И когда в Сен-Мартен де Тур, по римскому обычаю надев фригий [188], «Letare Jerusalem» [он] отпраздновал [189], в достопочтенной приют блаженного Дионисия, словно к себе в обитель святого Петра, благосклонный и благочестивый вернулся [190]. С почетом и достойно епископа принятый, – это одно памятно и римлянину непривычно [191], и потомству останется примером, – что ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней монастыря, чего многие боялись, он не только не пожелал, но и взглядом не удостоил. Перед мощами святых смиренно распростертый, слезы раскаяния [он] пролил, искупительную жертву самим собой Господу и его святым от всей души заплатил и, чтобы от епископских одежд блаженного Дионисия, кровью орошенных, для защиты какую-нибудь ему дали малую толику, покорнейше умолял. «Не печалуйтесь, – сказал, – что от одежд его нам хоть малую часть отдаете, поскольку, чтобы он к вам апостолом Галлии был определен, без ропота мы назначили» [192].

Итак, встретились с ним в том же месте король Филипп и господин Людовик, сын его, благодарно и благочестиво, ради любви к Богу величие королевское к стопам его склонившие точно так же, как делали по обычаю у могилы рыбака Петра короли, сняв диадему, чтобы поклониться; каковых господин папа, рукою подняв, словно благочестивейших сыновей апостолов, перед собой сесть повелел [193]. С ними о состоянии Церкви, как мудрый мудро действуя, дружески беседуя и их ласково обольщая, святому Петру и себе, его наместнику, умолял оказать помощь, Церковь поддержать и так, как предшествующих королей Франции Карла Великогои других обычай внушает, тиранам и врагам Церкви, и главным образом императору Генриху смело противостоять. Они [в знак] дружбы, помощи и совета правые руки подали, королевство предоставили и, так как с ним в Шалон к императорским посланцам на встречу спешили, [то] архиепископов, епископов и аббата Сен-Дени Адама, с которым и мы были, присоединили.

Там, когда господин папа некоторое время ожидал [194], по уговору, этих императора Генриха посланцев, не смиренных, а жестких и строптивых, когда в приюте Сен-Манж [они] расположились, оставив там же канцлера Альберта [195], с устами и сердцем которого единодушно сам император действовал [196], другие ко двору [папы] большой толпой, с большой надменностью, чрезвычайно украшенные, отправились. Поскольку там были архиепископ Трирский [197], епископ Хальберштадтский [198], епископ Мюнстерский [199], графы в немалом количестве и тот, перед которым меч повсюду носили, герцог Вельф [200], муж дородный и всей поверхностью в длину и в ширину восхитительный, и горластый; [все] они возбужденные больше для устрашения, чем для здравого размышления посланными казались.

Один-единственный архиепископ Трирский, муж изысканный и приятный, красноречием и мудростью изобильный, во французском высокопарном слоге искусный, тонкие произносил речи, господину папе и двору [его] привет и служение со стороны императора принося, без ущерба для прав королевства. И продолжал говорить о порученном: «Вот, – сказал, – господином императором по какой я послан причине. Со времен предков наших [201], святых мужей и апостолов, Григория Великогои других это к праву императора относится, как известно, чтобы во всяком избрании этот порядок применялся: прежде чем избрание на публику выносится, к ушам господина императора донести и, если персона подходит, согласие от него перед совершением избрания получить; потом на собрании следуя канонам, по просьбе народа [и] выбору клира, с согласия наделяющего бенефицием объявить [избранным]; посвященному свободно и без симонии [202]к господину императору за регалиями, чтобы кольцом и посохом инвестировал, вернуться, верность и вассальную присягу принести [203]. И не удивительно, ибо городами и замками, рынками, тонльё [204]и всем, чем императорскому достоинству [он] обязан, никаким другим образом не овладеть. Если это господин папа выполняет, процветание и добрый мир королевство и Церковь во славу Божью свяжут».

На это впоследствии господин папа, поразмыслив, устами епископа Пьяченцы [205]воззвав, ответил: «Церкви, драгоценной кровью Иисуса Христа искупленной и свободно установленной, никоим образом в рабство не впасть; если Церковь без его [императора] совета прелата избрать не может, [то] станет бесполезной смерть Христа, ему [императору] рабски подчинится; если кольцом и посохом [он] инвестирует, когда алтарю точно так же [они] принадлежат, [то] против самого Господа [он] узурпатор; если посвящаемые Господа телом и кровью руки в светские руки, мечом окровавленные, обязаны вкладываться, [то Церковь] отказывается от порядка своего и святого помазания».

И когда это и подобное этому услышали упрямые посланцы, тевтонской разозленные горячностью, взволновались и, как только всё выслушали, бранью разразились, оскорбления нанесли. «Не здесь, – сказали [они], – но в Риме мечами будет окончен этот спор». Однако папа в большом количестве мужей испытанных и знающих к канцлеру послал которые с ним об этом спокойно и кротко договорились, и были услышаны, и [сами] слушали, и ради мира в королевстве потрудиться его уговаривали. После их отъезда господин папа в Труа прибыл, долго не проводившийся вселенский собор [206]торжественно отпраздновал, и с любовью к французам, так как многим [ему] услужили и со страхом и ненавистью к тевтонам в обитель святого Петра благополучно возвратился.