Сугерий - Жизнь Людовика VI Толстого, короля Франции (1108-1137)

И вот уже господин король Людовик, и телесной тяжести грузом [587], и трудов постоянных потом некоторое время сломленный, – ибо следует из человеческого обычая, что тело, но не дух изменяет, – когда всё же, если что-либо королевскому величию противное возникало, оставаться не отмщенным каким-либо образом [он] не позволял. Ведь с таким опытом и усердием шестидесятилетним [он] был [588], что если бы тяготам бремени ожиревшего тела [он] не сопротивлялся, то всякого врага повсюду победив, растоптал бы. Отсюда, часто близким горько жалуясь, сетовал: «Увы, – говорил [он], – жалкому состоянию, которое уметь и мочь одновременно или почти, или совеем не допускает! Если бы [я] молодым умел или сейчас старым мог с успехом бы многие королевства покорил».

Однако, из-за тяжести тела изнемогший, даже на ложе обездвиженный, [он] так и королю Англии, и графу Тибо, и всем противостоял, что [те], кто его видели и о замечательных трудах слышали, духа благородство превозносили, о слабости тела сожалели. Даже этими тяготами обремененный, так как против графа Тибо с поврежденной голенью [589]и едва передвигающийся, Бонневаль, кроме монастырских строений, которые [он] защищал [590], огнем сжечь приказал; но и в свою очередь, когда Шато-Ренар во владениях графа Тибо из-за людей, даже отсутствующих, разрушил [591]; после чего последний провел поход, с благороднейшим войском замок Сен-Бриссон на реке Луаре из-за его алчности и ограблений купцов и пожаром разрушил, и башню и сеньора [его] к сдаче принудил [592]. Когда возвращался [Людовик] из [этого] похода, в новом замке Монтраэр [593]сильным поносом, как прежде ему случалось [594], живот тяжело начал мучиться. Он, так как был советами предупрежден, сам о себе пекущийся и страдающий в душе своей, Богу угодный, частыми исповедями и молитвами о себе заранее позаботился, одного того всей силой души страстно желая, чтобы к святым Мученикам, покровителям своим, Дионисию и его спутникам, любым способом [его] перенесли и перед святейшими их телами, королевской власти и короны [с себя] сложением, корону на корону, на королевские инсигнии и императорские украшения смиренную святого Бенедикта рясу [595]обменяв, монашеским состоянием [он] воспользовался. Пусть видят [те], кто монашескую бедность ограничивает, каким образом не только архиепископы, но и сами короли, преходящую жизнь вечной предпочитающие, к особенной опеке монашеской жизни безопасным образом пусть прибегнут.

Когда же день за днем от сильных приступов поноса [он] страдал, такими и столь неприятными средствами лекарей, различных и горчайших порошков приемами для исцеления был измучен, что даже сами здоровые и стойкие выдержать были не в состоянии. Он среди этих и им подобных тягот, врожденной привлекательностью доброжелательный, ко всем был столь милостив, всех допускал [к себе], со всеми был ласков, как если бы никаких мучений не терпел. И так, из-за жестоких приступов поноса и долгого ослабления измученного тела отказываясь недостойным или неожиданным образом умереть, [он] призвал религиозных мужей, епископов и аббатов, и многих церквей священников, пожаловался, отбросив всякую стыдливость, из почтения к Божественности и святым ангелам при всех благочестиво исповедоваться [пожелал] и спасительным причастием Господнего тела и крови исход свой снабдить. И когда всё необходимое приготовить [они] поспешили, король сам, неожиданно поднявшись и приготовившись, одетый, в комнату, ко всеобщему удивлению, навстречу Телу Господню Иисуса Христа вышел; благоговейно преданный, перед ним предстал. Там, на глазах у всех, как клириков, так и светских, от короля отрешившись, королевскую власть [он] сложил с себя, признал, что во грехе королевством управлял, сына своего Людовика кольцом инвестировал; Церковь Божью, бедных и сирот опекать, каждого в праве его охранять, никого в курии своей не брать в плен, если непосредственно там же не провинился [596], клятвой исполнить обязал.

Еще там золото и серебро, сосуды желанные, и плащи, и покровы на тюфяки, и многое движимое [имущество], которым владел и которое ему служило, церкви и бедным, и нуждающимся раздав, и ни верхнего платья, ни королевских одежд вплоть до камизия [597]не пожалел. Часовню же свою драгоценную, Библию драгоценнейшую, золотом и камнями [украшенную], курильницу золотую в сорок унций [598][весом], канделябры в 160 унций золота, потир самый дорогой из золота и драгоценных камней, десять драгоценных плащей с капюшонами, драгоценнейший гиацинт [599]бабки, русского царя дочери [600], который из своих рук в наши отдавая, предназначил в терновый венец Господа нашего [601]поместить; святым Мученикам через нас [он] назначил и каким-либо образом последовать, если сможет, благочестиво и торжественно пообещал.

Итак, от этого избавленный и милосердием Божьим покрытый, смиренно преклонивший колени перед священнейшим телом и кровью Господа нашего Иисуса Христа, – [те], кто только что мессу провели, это ему с процессией благочестиво внесли, – устами и сердцем истинно и искренне исповедуясь, этими словами не как безграмотный, но как ученейший теолог, [он] воскликнул: «Я, грешный Людовик, верую в единого и истинного Бога, Отца и Сына, и Духа Святого, в единую в этих лицах святую Троицу, а именно: в единорожденного и единосущного, и совечного Богу-Отцу Сына, от святейшей Девы Марии воплощенного, страдавшего, умершего и погребенного, который на третий день воскрес, на небеса вознесся, чтобы по правую руку от Бога-Отца сидеть, [чтобы] живых и мертвых последним и великим судом судить. [Мы] веруем, что эта Евхаристия святейшим телом Его [и есть] Его же тело, которое воспринято от Девы [Марии], которое ученикам своим, чтобы оставались в нем соединенными и объединенными, передал [он]; что эта священная кровь [есть] та же самая, что из бока Его, на кресте распятого, текла; и крепчайшим образом [мы] веруем и устами и сердцем признаемся, и этой спасительной исповедью уход наш снабдить и против всех сброшенных с неба сил [602]вернейшей защитой защитить страстно желаем».

Когда же ко всеобщему удивлению, в первом из грехов исповедовавшись, благочестивейше тела и крови Иисуса Христа [он] причастился, словно от этого выздоравливать начав, в комнату [он] вернулся и, светского высокомерия отбросив пышность, на один льняной тюфяк лег. И когда увиделся он настолько малым, из столь высокого столь смиренным, [то] по человеческому обыкновению, [я] заплакал: «Не надо, – сказал [он], – дорогой друг, обо мне плакать, так как скорее [надо] бурно радоваться, что милосердие Божье позволило мне к встрече с Ним, как [ты] видишь, приготовиться».