Коллектив авторов - Антология средневековой мысли. Том 1

Таким образом, семь свободных искусств лежат в основе всякого учения, их прежде всего надлежит усвоить, ибо без них философская наука ничего не может и не способна ни объяснить, ни определить.

Они между собой связаны таким образом и требуют такой взаимной последовательности, что если хотя бы одно не будет освоено, то все прочие не помогут стать философом. Поэтому мне кажется, что заблуждаются те, кто, не принимая в расчет эту их взаимосвязь, выбирает некоторые из них, не занимаясь другими, и считает, будто сможет овладеть совершенным знанием.

Есть и другой, не менее значительный, чем упомянутый выше, вид заблуждения, которого следует всеми силами избегать. Бывают ведь такие, кто ничего не пропускает из того, что следует читать, но, не зная сущности всякого искусства, в одном каком-нибудь ищет и все другие. В грамматике ищут смысл силлогизмов, а в диалектике — падежное флектирование, а еще смешнее то, что они по одному названию книги берутся рассуждать о ее содержании, а возьмутся читать книгу, и с трудом одолевают с третьего раза ее начало. Если они наставляют кого, то не учат, а лишь бахвалятся своими познаниями. О, если бы все видели их такими, какими вижу их я!

Пойми, сколь дурна такая привычка; действительно, чем более ты будешь перегружать себя лишним, тем менее сможешь понимать и запоминать полезное. В любом искусстве есть две вещи, которые нам более всего нужно различать и понимать: во-первых, как пользоваться положениями какого-либо искусства, взятого само по себе; во-вторых, как использовать эти положения применительно к чему-либо другому. При этом можно двояким образом пользоваться искусством и использовать его. Например, грамматикой пользуется тот, кто рассуждает о нормах и правилах речи, и тот, кто регулярно разговаривает и пишет. В первом случае пользоваться грамматикой подобает лишь таким, как Присциан, Донат, Сервий и им подобные, а во втором случае — всем людям.

Итак, если мы занимаемся каким-либо искусством, особенно если обучаем ему, когда все должно быть изложено в кратком виде ради лучшего усвоения, то достаточно материала самого этого искусства, по возможности более кратко и упорядочение излагаемого; если же чрезмерно использовать положения других искусств, то этим не столько наставим читателя, сколько смутим. Говорить нужно не все, что можем, дабы сказано было бы с пользой то, о чем нужно сказать. В любом искусстве ищи то, что составляет его особенность. Поэтому если будешь читать об искусствах и узнаешь, о чем по каждому из них следует знать и рассуждать, то после этого сможешь соотносить поочередно положения каждого из них. Из такого поочередного рассмотрения поймешь их последовательность. Пока не освоишь прямого пути, не забегай на окольные, и, если не будешь бояться заблудиться, станешь продвигаться уверенно.

Учащимся необходимы три вещи: природные способности, усердие и благонравие. От природы зависит, насколько легко усваивается услышанное и насколько твердо запоминается усвоенное. Усердие же нужно, чтобы трудом и прилежанием развить природные способности. А благонравие проявляется в похвальной жизни, когда добрые нравы соединяются с познаниями. А теперь о каждой из этих трех вещей мы немного расскажем в отдельности.

Немало есть людей, которых природа настолько обделила способностями, что они едва могут что-либо понимать. Одни эту свою тупость создают и изо всех сил пыхтят над наукой, полагая, что, изнемогая в трудах, усилием воли возместят недостаток способностей. Некоторые из них, чувствуя, что совсем не могут усвоить всю науку, бывает, пренебрегают даже и малым и, как бы в оцепенении засыпая, тем хуже видят свет высшей истины, чем более оставляют без внимания то, что способны выучить. О них-то и говорит Псалмопевец: «Не хочет он вразумиться, чтобы делать добро» (Пс. 35, 4). Ведь между незнанием и нежеланием знать — разница большая. Незнание идет от бессилия, а пренебрежение к знанию — от дурной воли.

А есть другой род людей, которых природа щедро одарила способностями и обеспечила им легкий путь к истине; но они, даже если и обладают равными способностями, отнюдь не одинаковую проявляют силу и волю в занятиях, чтобы овладеть наукой и развить естественные способности. Ведь большинство, предаваясь сверху меры мирским делам и заботам или же плотским порокам, талант свой, данный Богом, зарывают в землю и не имеют с него ни плодов науки, ни прибытка добрых дел, и это, право, достойно сожаления. Другим же семейная бедность и скудость средств умаляет способность к учению. Однако их за это полностью никак нельзя извинить, особенно если видишь, как многие, нуждаясь и в пище, и в питье, и в одежде, трудятся и тянутся к плодам науки. Ведь одно дело — не мочь, вернее — с трудом мочь учиться, а другое — мочь, но не желать. И сколь похвально, когда люди, отнюдь не отличающиеся избытком способностей, постигают премудрости науки одной лишь доблестью, столь постыдно, когда сильные своим талантом утопают и погрязают в праздности.

Тот, кто отдает свои труды науке, должен быть одновременно силен способностью и памятью, которые во всяких занятиях и учениях столь взаимосвязаны, что если нет одной из них, то другая не сможет привести к совершенству, подобно тому как, не имея стражи, нельзя сохранить своего богатства, а не имея того, что нужно класть в кладовую, напрасно и возводить ее. Способность добывает, а память охраняет премудрость. Способность — это некая самоценная сила, естественно присущая духу. Ею наделяет природа, ее поддерживают какие-либо занятия, но неумеренные труды ее притупляют, а умеренные — оттачивают. Поэтому довольно остроумно сказано кем-то: «Желаю, наконец, чтоб ты щадил себя; тяжкий труд — эти книги, устал — и беги на воздух».

Способности развиваются двумя способами — чтением и размышлением. Чтением мы из написанного узнаем о правилах и предписаниях. Чтение бывает трояким, в зависимости от того, учит ли человек, является ли обучаемым или самостоятельно читает. Ведь мы говорим: читаю книгу ему, слушаю, как он читает, или читаю книгу. При чтении нужно особенно заботиться о порядке и способе чтения.

Один порядок существует между разными дисциплинами: грамматика предшествует диалектике, а арифметика — музыке. Другой порядок — между книгами. Так, например, «Заговор Катилины» предшествует «Югуртинской войне» [316]. Есть также порядок при изложении, заключающийся в последовательности материала, и порядок расположения материала.