Николай-Христофор Радзивилл - Похождение в Святую Землю князя Радивила Сиротки. Приключения чешского дворянина Вратислава

На другой день ранним утром пришел тот несчастный Алибек с пятьюдесятью начальными турками к нашему дому и стал стучать в ворота; а ключи от ворот были у кухонного писаря и висели в кухне на стене; на тот стук встал поваренок и без всякого опасения, сняв ключи со стены, отворил им ворота. Они вошли как можно тише в дом и неожиданно появились в комнате у посла, приведя его и всех нас в страх и изумление. Тут начальный чаус объявил пану послу на валашском языке, что они присланы с Алибеком от великого Синана-паши с таким поручением: дошло-де до Синана сведение, что он выведывает всякие их намерения и передает своему королю все, что делается при дворе велемощного султана; и потому имеет-де он, посол, тотчас отпереть свою канцелярию и допустить того Алибека произвести в ней повсюду осмотр.

Выслушав ту речь, пан посол приказал принести сладкую наливку и сластей и просил их садиться. Притом дал противу поручения паши такой ответ: «Кажется-де совсем неприличное это дело — производить осмотр в канцелярии римского цесаря, ради одной только клеветы, взведенной на них тем бездельником и изменником, бывшим его домоправителем». Затем, обратясь к нему самому, стал в лицо убеждать его, чтоб он вспомнил жену свою и детей и что не уйти ему от возмездия Божеского. Но турки стали говорить послу, чтобы он не вступал с ним в речь и оставил бы его в покое, так как тот человек уже не слуга ему и стал мусульманином, и понуждали отворить немедленно свою канцелярию, чтобы они могли исполнить приказание паши. И так, видя, что нельзя тому воспрепятствовать, послал пан к секретарю потихоньку спросить его, спрятал ли он те вещи (то есть записи), о которых ему известно? Он, сидя за картами, отвечал пану, чтобы не беспокоился, и сам, придя к нему, подтвердил, что все спрятано как следует, — видно на этот час Господь Бог по грехам нашим отнял у него всю память.

Между тем чаусы настоятельно требовали, чтобы отворили им канцелярию; пан приказал секретарю отпереть, сам пошел с ними и все время твердил тому бездельнику: «Открывай-де важные секреты, добудешь себе за то великие милости от паши, а может, и от султана — тогда поделись и со мной»; притом с насмешкой напоминал ему, чтобы глядел хорошенько, как перед Богом: «Не найдешь-де ничего подозрительного, а я тебя к тому привести хочу, что ты за свой лживый донос и за поругание послу будешь наказан и взденут тебя на крюк». На это несчастный отступник отвечал: «Дай только мне все осмотреть». И когда отворили канцелярию, он заглядывал всюду с великим страхом, так что сам трясся, и нашел только простые письма, которые писали нам из Вены товарищи и знакомые. Отворили ему все ящики, но и там не нашел ничего, кроме счетов и других незначащих бумаг. А пан все на него посмеивался и приставал к нему: «Ищи-де хорошенько, добирайся до секретов, принесешь паше важные вещи, чтобы было за что тебя повесить».

И так готов был уже безбожник идти вон из канцелярии, как увидел за дверью шкап и велел его отворить себе. Тут только опамятовался секретарь и вспомнил, какие неоцененные вещи положил туда, взглянул на пана. А пан воображал, что те вещи упрятаны куда следовало, и на сердце ему не входило, чтоб секретарь мог быть так беспечен, так что он и тут стал приставать к изменнику со смехом, приговаривая: «Вот тут и есть, вот где лежит», и, смеясь, приказал отпереть шкап. Как только Алибек вложил туда руку, так и напал на те записи, всего листов с шесть, захватил и взял из шкапа. Узнав свои бумаги, пан весь побледнел как полотно и, едва удержась на ногах, оперся к стене, а несчастный гофмейстер, поглядывая на него, кричал: «Вот, чего я искал! Больше мне ничего не нужно» — и, выйдя из канцелярии с веселым видом, стал хвалиться перед турками своей находкой. Нас тут много было, но мы не могли понять, что взял этот бездельник и чем похваляется, а когда бы мы знали, то вырвали бы бумаги из рук у него и бросили бы в огонь, потому что у нас людей не меньше, чем у них было. Но тут пан вступил в переговоры с чаусами, а двоюродного брата своего послал в сундук, велел принести к нему талеров и дукатов в венгерских шапках, стал раздавать чаусам и просил, чтобы позволили ему взять назад бумаги. За деньги они и согласились бы на то, только тот безбожник, когда главный чаус к нему обратился, ни за что не хотел выпустить из рук бумаги и отдать, представляя, что от них и счастье его, и жизнь зависит. Так пан даром и роздал деньги чаусам.

Когда ушли турецкие комиссары, тут предался наш пан великому горю и с плачем стал говорить секретарю, как он будет отвечать за свое дело Господу Богу и цесарю нашему. «Не забочусь я, — говорил он, — о своей жизни, сам я умереть хотел бы, когда бы только вас, молодых людей, тут не было; вы, чтобы спасти жизнь свою, принуждены будете потурчиться и так пойдете на вечную погибель из-за глупой беспечности секретаря моего. Когда донесут Синану-паше, что взял этот несчастный отступник из шкапа, — быть того не может, чтобы не предали вас лютой смерти». С того часу не ел он, и не пил, и не ложился на постелю, и все со слезами молился и ждал ежечасно, что пришлют взять нас.

Вскоре пришел тот несчастный потурченник сказать пану, если-де пришлет ему тысячу двойных талеров, то позволит взять назад несколько бумаг. Послал ему пан несколько сот талеров, а он, взяв деньги, пошел с ними к Синану-паше, чтобы выказать, как он верен и честен, что приносит ему деньги, которыми пан посол хотел подкупить его, чтоб выдал ему некоторые бумаги; но он-де не хотел так поступить ни за какие подарки, а передает ему, паше, все, что открыл в канцелярии; причем усердно просил его замолвить за него слово султану и испросить ему милостивую награду.

Паша тотчас послал за потурченным немцем, чтобы тот перевел ему бумаги на турецкий язык. Увидев, однако, что те бумаги касаются многих начальных людей и даже самой султанши, не хотел паша, как старая лисица, попасть в немилость к султанским женам, потому что мать султанова и жена имели власть над ним и делали что хотели, и так оставил он все то при себе и не разглашал, а только объявил султану, что в канцелярии венского посла найдены секретные бумаги, и из них оказалось, что тот посол передает венскому королю обо всем, что делается в городе; а затем спрашивал у султана повеления, как дальше поступать в этом деле. Султан немедленно отдал Синану-паше в полную власть посла со всеми его людьми и служителями, чтобы что хочет, то с ними и делал. С того часу перестали нам отпускать съестные припасы, а давали только хлеб да воду, кухонного писаря не пускали ходить на рынок за провизией, а дом наш окружили крепкой стражей, чтобы никто не мог из него выйти. Пан посол каждый час ждал и себе и нам великой опасности и, крепко разнемогшись от горя, совсем не вставал с постели. Да и из нас больше половины было больных, а совсем здоровых оставалось очень мало. Самым лучшим лекарством служило нам доброе греческое вино, которого было у нас до 60-ти бочек; тем вином многие коротали смутное время и веселили себя, а другие, немощные, ждали, не придет ли счастливое время. Все мы, больные, вместе с паном послом приняли от нашего священника последнее елеопомазание и предали себя Господу Богу.