Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

От почестей и ласк держаться бы подале,
Не надо их совсем, уж лучше быть в опале,
Чтоб не кричал никто, что я хамелеон.

Когда Жодель пришел, оставив наши стены,
Еще от смертных мук бессилен и разбит,
Когда подземных царств ему открылся вид,
Он с облегчением вздохнул от перемены.

Он Ахеронт нашел приятней нашей Сены,
Парижа нашего приятнее — Аид:
Хоть этот порт черней, но все ж не так смердит,
Как жизнь там, наверху, и все ее измены,

Харон берет его в свой погребальный челн,
И говорит Жодель, плывя во мраке волн:
«Нельзя ль мне утонуть, чтобы скончаться снова.

И столь же выгадать еще один разок,
Как в этот первый раз?» Но больше он не мог
Переменить жилье для счастия двойного.

Ваш пес в опале, сир. Под ним холодный пол,
А некогда он спал сладчайшим сном в постели.
Он преданность свою вам выказал на деле,
Среди придворных он предателей нашел.

На вашей службе он вынослив был, как вол,
И перед ним враги от ужаса немели.
Теперь он бит, его не кормят по неделе.
Неблагодарность, сир, горчайшее из зол.

За ловкость, молодость вы так его любили.
Теперь же он презрен. Уже другие в силе.
Коварством, злобой он теперь терпим едва.

Он брошен. Перед ним все двери вдруг закрыты.
Вы травите его, но знайте, фавориты:
За верность плата всем, всем будет такова.

Восходит солнце вновь и огненной короной
Сияет в дымке золотой.
Светило ясное, огонь любви святой,
Пронзи потемки душ стрелою раскаленной,
Погожим днем нас удостой.

Но солнце всякий раз становится смиренней,
Смежает свой слепящий взор,
Когда над всей землей, поверх долин и гор,
Плывет завеса мглы, скопленье испарений,
Скрывая голубой простор.

Господень ясен лик, но свет его мы застим
Густыми тучами грехов,
Когда они ползут, стеля сплошной покров,
Всплывают над землей, становятся ненастьем,
И черный небосвод суров.

Нo полог сумрачный колеблется, редеет.
Его пробил могучий свет.
Бегите прочь, грехи! Нам солнце шлет привет,
Оно своим лучом ваш темный рой рассеет,
Развеет — и завесы нет.

Из праха нам восстать, над мраком, над могилой,
Как день из ночи восстает.
И если смерть — врата во тьму, то в свой черед
Любой погожий день — кончина тьмы унылой.
А жизнь над смертью верх берет.

Когда я отдохнуть сажусь под тень берез,
Амур, отбросив лук, садится на пенечке.
Когда пишу стихи — и он кропает строчки.
Коль плачу — удержать и он не может слез.

Когда пожалуюсь, что много перенес,
Предупреждает он: «Знай, это лишь цветочки!»
Порою, оторвав полоску от сорочки,
Врачует рану мне, что сам же и нанес.

Когда невесел я — со мною вместе тужит,
И днем и по ночам мне провожатым служит,
В сражении щитом прикроет иногда.

Куда б я ни пришел — его увижу вскоре.
Охотно делит все: и радости и горе.
Короче — он со мной повсюду и всегда.

Бегут за днями дни, как волны в океан,
Бесшумно небеса свершают путь извечный.
О смертный! Ты в своей гордыне бесконечной
Не ведаешь, что жизнь твоя — сплошной обман.

Прошелестят года, как ветры дальних стран.
Мгновенно пролетит срок жизни быстротечной.
Смерть грубо оборвет наш карнавал беспечный,
И суеты мирской рассеется туман.

Один умрет, как раб, раздавленный судьбою.
Другой тоску любви уносит за собою.
Блеск славы одному, другому — шум войны.

Желаниям людским нет ни конца, ни края.
Но для чего, скажи, игра страстей пустая,
Коль в землю навсегда вернуться мы должны?

Здесь пал Икар, тот молодой смельчак,
Вознесшийся в небесные пределы.
Он пал! Пучина схоронила тело
Среди стихий. Не каждый гибнет так!

Блажен, кто к небу сделал первый шаг,
В неведомое плыть — безумцев дело.
Блажен, чью смерть поэзия воспела,
Кто славой победил столетний мрак.

Так новую стезю открыла смелость.
Ему в безбрежный мир взлететь хотелось,
Герой к звездам направить путь посмел.

Им жажда подвига руководила.
Цель — небеса, а океан — могила.
Бывает ли прекраснее удел?

О сон, я для тебя все припасу, что надо:
Вино из погреба и черный мак из сада.
Ты крылья опусти над старой Ализон.
Ее веретено останови, о сон!
Перст этот скрюченный, дрожащий неужели
Не упадет с ее замусленной кудели?
Сомкни ее уста, коснись ее очей.
До самого утра не дай проснуться ей.
А я тем временем пригрею сиротинку,
Что рядом с Ализон вздыхает под сурдинку

Но ведь конец придет. Спесивой жизни лик
При виде смерти страхом исказится.
Под жаром солнц цветок испепелится,
И время разорвет наполненный гнойник.

Уже давно поник сияющий ночник,
Прекрасный свет навеки прекратится,
Холстина из-под красок оголится,
Бить перестанет редкостный родник.

Я видел жар зарниц и зарево кругом,
Меня встречал ворча в суровом Небе гром,
И грозы грозные в пути меня встречали.

Я видел, как в поток преобразился лед,
В пустыне на меня без гнева львы рычали.
Живи, о человек; но ведь конец придет.

Вы смертны, смертные, и смертных порожденье,
Вам от рождения до смерти истлевать.
Что в тленных сундуках сокровища скрывать?
Наследье мертвецов лишь источает тленье.

Среди чреды смертей, под плач и пеенопенье
Вам траурных одежд не суждено сорвать,
И все ж вы смеете страх смерти забывать,
В беспамятстве не помня о спасенье.

Ужель вам сладки лишь утехи, лишь услады,
И сумрак смерти вам столь помрачает взгляды,
Что жизнь иную вы не в силах призывать?

Все обвинят, но я прощаю вам, беспечным,
Вину забвенья. Там, в забвенье смерти вечном,
Сумеете на жизнь, на вечность уповать.

Как грустно, что с тобой расстаться должен я,
Благословенная Мадьярия моя.
О, буду ли я вновь в любимой Буде жить?

Проклятый турок взял весь наш мадьярский юг,
А немец взял весь Верх, не выпустит из рук.
О, буду ли я вновь в любимой Буде жить?