Коллектив авторов - Европейские поэты Возрождения

Солнышко, светик ясный, дня ласково око!
В старостовых привычках не видишь ты прока.
Часом темные тучки тебя заслоняют,
Только их легкий ветер быстро разгоняет;
А старосте и в очи глядеть неохота —
Вечно-то он нахмурен и зол отчего-то.
Ты на зорьке росою землю оделяешь
И обильной росою к ночи одаряешь;
Нам же с зорьки до зорьки пост голодный сужен,
Завтрака не снедаем, не льстимся на ужип.
Ты солнышком высоким, староста, не будешь.
Ни вдовки, ни девицы в жены не добудешь.
Всюду тебя ославим, всюду, за побои,
Бабу за обиды, бабу сведем с тобою,
Бабу в четыре зуба. Вот будет потешно
Видеть, как вы сидите друг с дружкой нежно.
А уж коль поцелует тебя эта баба,
Вроде бы как оближет шершавая жаба.

Счастье, что не слыхал он твою прибаутку,
Ино бы получила красную обутку
Иль спину полосату за то величанье;
Слышь, каково Марушке чинит привечанье!
Она ж слаба, бедняга, третьеводни встала;
Ей бы лежать, а пани жать ее послала:
«Нечего, мол, валяться, поспевай, затрепа!»
Разве же наши баре берегут холопа!
Гляди, ведь озверел он: голову закрыла,
До крови полосует, нечистая сила.
Видать, не то сболтнула. На язык востра-то!
А много наболтаешь — тут тебе и плата.
Язык брехливый нуншо б держать за зубами,
Неча с ним заводиться, хоть и шутит с нами —
Господска шутка быстро злобой обернется;
Ты ему полсловечка — он за плеть берется.

Перестал я жизни этой вовсе удивляться,
Как мне, скудному, при алчных нынче напитаться?
Богачи пшики содержат, богачи мозгуют,
Богачи, как перекупки, крупами торгуют.
Можно видеть и шляхтянку с меркой на базаре,
То-то в город зачастила с кухаркою в паре.
Масло ложками базарит, горшочками пахту,
Домодельный сыр поштучно — панночке на плахту.
Пива па дворе наварят да накурят водки,
Не заплатишь, сколь запросят, не промочишь глотки.
Бедняку, как ни вертись он, дали на орехи,
А на хлеб вот не досталось — алчные в успехе.
Стежки даже распахали, выгоны, полянки,
Перепашут и дороги под свои делянки.
Уж от жадности от ихней просто спасу нету,
Просто видеть невозможно ненасытность эту.
Черта вам еще! Хоть жизнью хвалитесь вы сытной,
Да зато не отберете нищеты постыдной.
И всего-то вам не вдоволь, все-то вы с долгами,
Отобрали хлеб у бедных, а без хлеба сами.

«Ты лужок мой выкосить не зарься,
Хоть моли, хоть в ножки мне ударься;
Я его в косьбу другому прочу,
Обещалась — вот и не морочу.

Уж ходил он, уж меня просил он,
Мол, не дам ли, чтобы покосил он.
Как не дать, когда учтиво просят,
Пусть его разок себе покосит.

Складно, знать, его прошенье было —
Я сенца тогда и посулила,
Пусть конечна попасет досыта,
Чтоб в дороге не волок копыта.

Только, малый, обходись с опаской
С тем конечном на дорояже тряской;
Этот сивка, коль ему потрафят,
Напроказит и траву потравит.

Шел бы в кузню да свою бы косу
Поскорее ладил бы к покосу,
Закалилась чтоб да затвердела,—
Что, как вовсе не сгодится в дело?

Я ж давно забыла и бояться,
Что лужку дадут перестояться,
Еще вербы не пускали почку —
Примерялись косари к лужочку».

Он в ответ: «Позволила б хоть раз-то,
А косить коса моя горазда.
И не только травку-то положит,
Но небось пронять до сердца может».

«Ладно, парень, приходи в садочек,
Будет вёдро — выкосишь лужочек.
Только помни, раз уж напросился,
Не ленись, мол, «хватит, накосился».

«Ой же, ой же, кузнецова дочка,
Дай полтину — выпью пива бочку».
«Дам полтину,
Дам полтину
Милому дружочку».

«Ой же, ой же, девка белолица,
Дай веночек — вдруг да мне сгодится».
«Может, дам,
Может, дам,
Честная девица».

«Ой же, oй же, я не набиваюсь,
Я твоих посул не добиваюсь».
«Посулю,
Посулю,
Я дарю, кого люблю».

«Ой же, ой же, было дело, было,
Ты меня, случалось, и дарила.
Будь моей,
Будь моей,
Ты ж меня любила».

«Ой же, ой же, в пору ты явился,
Ты один со мною и любился.
Я твоя,
Я твоя,
Ты мне полюбился».

«Ой же, ой же, кузнецова девка,
Попаси-ка моего ты сивку».
«Попасу,
Попасу
И себя не упасу».

Ой, куда деться в эти злые лета,
Не конец ли света?
С голоду просто чуть ли не колею,
Гроша не имею.
Сплю на рогоже, ем, что в снедь негоже,
Господи боже!
Мы ведь костелы с отцом сооружали,
Слуг содержали.
Я ведь платил прелатам десятину,
Ем вот мякину.
Я ж напитал и короля со свитой
Податью сытой.
Я порадел для барского достатка
Всем без остатка.
Я накормил ярыгу городского —
Мастерового.
Я школяру да побирушке нищей
Доставил пищи.
Сам нынче нищий и душой болею,
То-то околею.
Нет мне защиты, нету мне спасенья
От притесненья.
Вон и жолнёр коня пасет в амбаре —
Тоже ведь баре!
В будни на пана, в праздник на общину
Гнуть надо спину.
Без десятины и в костел не ступишь.
Грех не искупишь.
Тело тощает, волоса редеют
……………..
Спать разучился, сон нейдет на очи
До полуночи.
Волка боюся — все из-за коровы,
Вот и конь соловый
Не остерегся, дьявола прохлопал,
Тот его и слопал.
Тут еще сорной заросло травою
Жито яровое.
Я в поле робить, а школяр харчиться
К женке стучится.
В дом ворочуся, а в дому ни крошки,
Чистые плошки.
Скрыня пустая, тоже и кладовка;
А жена-мотовка
И говорит мне: «Поснедали дети».
Сколько ж терпети?
Вся и надежда, что на божье чудо,
Очень уж худо!

И свежи и чисты черты моей любимой,
Она, как вешний цвет, с Олимпа низошла
И свет златых волос на землю принесла
И бронзовых бровей излом неповторимый.

И взор ее (в душе столь бережно хранимый),
Как солнце, не таил ни горести, ни зла.
И ложь любую мог испепелить дотла
Ее прелестных уст пожар неугасимый.

О чем еще сказать? Она столь хороша,
Божественный восторг дарит ее душа,
Она прелестнее и радостней денницы…

Но я отвергнул все — я с тягостным трудом
Листаю медленно за томом новый том,
Где красота ее впечатана в страницы.

Я нимфу видел в светлые года:
Веселая, среди цветов стояла
Она одна у чистых вод канала,—
Покинув дом, пришла она сюда.

Нарциссами вспоенная вода
Все многоцветье луга отражало
Расшитое цветами покрывало
С тем лугом не сравнится никогда.