Бенвенуто Челлини - Жизнь Бенвенуто Челлини, сына маэстро Джованни Челлини, флорентийца, написанная им самим во Флоренции

Хоть и много раньше должен был я вспомнить о приобретенной дружбе самого даровитого, самого сердечного и самого обходительного честного человека, которого я когда-либо знавал на свете; это был мессер Гвидо Гвиди 376, превосходный врач, и ученый, и благородный флорентийский гражданин; из-за бесконечных испытаний, посланных мне превратной судьбой, я его немного оставлял слегка в стороне. Хоть это и не очень важно, я думал, что если я постоянно буду иметь его в сердце, то этого довольно; но, увидев затем, что моя жизнь без него не в порядке, я его включил среди этих моих наибольших испытаний, чтобы как там он был мне утешением и помощью, так чтобы и здесь он служил мне памятью об этом благе. Приехал сказанный мессер Гвидо в Париж; и, начав быть с ним знакомым, я его привел к себе в замок и там дал ему отдельное само по себе жилье; так мы прожили вместе несколько лет. Приехал также епископ павийский, то есть монсиньор де’Росси 377, брат графа ди Сан Секондо. Этого синьора я взял из гостиницы и поместил его к себе в замок, дав также и ему отдельное жилье, где он жил, отлично устроенный, со своими слугами и лошадьми много месяцев. Другой раз также я устроил мессер Луиджи Аламанни с сыновьями на несколько месяцев; все-таки даровал мне милость господь, что я мог сделать некоторое удовольствие, также и я, людям и великим, и даровитым. С вышесказанным мессер Гвидо мы вкушали дружбу столько лет, сколько я там прожил, хвалясь нередко вместе, что мы совершенствуемся в кое-каких искусствах за счет этого столь великого и удивительного государя, каждый из нас по своей части. Я могу сказать поистине, что то, что я есть, и то, что я произвел хорошего и прекрасного, все это было по причине этого удивительного короля; поэтому продолжаю нить рассказа о нем и о моих больших работах, для него сделанных.

Имелся у меня в этом моем замке жедепом 378, чтобы играть в мяч, из какового я извлекал большой барыш, давая им пользоваться. Было в этом помещении несколько маленьких комнаток, где обитали разного рода люди, среди каковых был один весьма искусный печатник книг 379; этот держал чуть ли не всю свою мастерскую внутри моего замка, и это был тот, который напечатал эту первую прекрасную медицинскую книгу мессер Гвидо. Желая воспользоваться этими комнатами, я его прогнал, хоть и с некоторой немалой трудностью. Жил там еще один селитряный мастер 380; и так как я хотел воспользоваться этими маленькими комнатками для некоих моих добрых немецких работников, этот сказанный селитряный мастер не хотел съезжать; и я любезно много раз говорил ему, чтобы он меня устроил с моими комнатами, потому что я хочу ими воспользоваться для жительства моих работников для службы королю. Чем смиреннее я говорил, тем этот скот надменнее мне отвечал; затем, наконец, я дал ему сроку три дня. Каковой этому рассмеялся и сказал мне, что через три года начнет об этом подумывать. Я не знал, что он ближайший прислужник госпожи ди Тамп; и если бы не было того, что эта причина с госпожой ди Тамп заставляла меня немножко больше думать о моих делах, нежели я то делал раньше, то я сразу бы его выгнал вон; но я решил иметь терпение эти три дня, каковые когда прошли, то, не говоря ни слова, я взял немцев, итальянцев и французов, с оружием в руках, и много подручных, которые у меня имелись; и в короткое время разнес весь дом и его пожитки выкинул вон из моего замка; и это действие, несколько суровое, я совершил потому, что он мне сказал, что не знает ни за одним итальянцем такой смелой силы, которая бы у него сдвинула с места хоть одну петлю. Поэтому, когда это случилось, он явился; каковому я сказал: “Я наименьший итальянец во всей Италии, и я тебе не сделал ничего, по сравнению с тем, что у меня хватило бы духу тебе сделать и что я тебе и сделаю, если ты вымолвишь хоть одно словечко”; с другими оскорбительными словами, которые я ему сказал. Этот человек, пораженный и испуганный, собрал свои пожитки, как только мог; потом побежал к госпоже ди Тамп и расписал целый ад; и эта моя великая врагиня, настолько большим, насколько она была красноречивее, и еще того пуще расписала его королю; каковой дважды, мне говорили, хотел на меня рассердиться и отдать плохие распоряжения против меня; но так как дофин Арриго, его сын, ныне король французский 381, получил кое-какие неприятности от этой слишком смелой дамы, то вместе с королевой наваррской, сестрой короля Франциска, они с таким искусством мне порадели, что король обратил все это в смех; таким образом, с истинной помощью божьей, я избежал великой бури.

Еще пришлось мне сделать то же самое и с другим, подобным этому, но дома я не разрушал; только выкинул ему все его пожитки вон. Поэтому госпожа де Тамп возымела такую смелость, что сказала королю: “Мне кажется, что этот дьявол когда-нибудь разгромит вам Париж”. На эти слова король гневно ответил госпоже де Тамп, говоря ей, что я делаю только очень хорошо, защищаясь от этой сволочи, которая хочет мне помешать служить ему. Возрастало все пущее бешенство у этой жестокой женщины; она призвала к себе одного живописца, каковой имел жительство в Фонтана Белио, где король жил почти постоянно. Этот живописец был итальянец и болонец, и был известен как Болонья; собственным же своим именем он звался Франческо Приматиччо 382. Госпожа ди Тамп сказала ему, что он должен был бы попросить у короля эту работу над фонтаном, которую его величество определил мне, и что она всей своей мощью ему в этом поможет; так они и порешили. Возымел этот Болонья наибольшую радость, какую когда-либо имел, и на это дело рассчитывал наверное, хоть оно и не было по его части. Но так как он очень хорошо владел рисунком, он обзавелся некоими работниками, каковые образовали себя под началом у Россо, нашего флорентийского живописца 383, поистине удивительнейшего искусника; и то, что он делал хорошего, он это взял от чудесного пошиба сказанного Россо, каковой тогда уже умер. Возмогли вполне эти хитроумные доводы, с великой помощью госпожи ди Тамп и с постоянным стучаньем день и ночь, то госпожа, то Болонья, в уши этому великому королю. И что было мощной причиной того, что он уступил, это то, что она и Болонья согласно сказали: “Как это возможно, священное величество, чтобы, как оно желает, Бенвенуто ему сделал двенадцать серебряных статуй? Ведь он еще не кончил ни одной? А если вы его употребите на столь великое предприятие, то необходимо, чтобы этих других, которых вы так хотите, вы себя наверное лишили; потому что и сто искуснейших людей не смогли бы кончить столько больших работ, сколько этот искусный человек замыслил; ясно видно, что у него имеется великое желание сделать; и это будет причиной того, что ваше величество разом утратите и его, и работы”. Из-за этих и многих других подобных слов король, оказавшись в расположении, соизволил все то, о чем они его просили; а между тем он еще не посмотрел ни рисунков, ни моделей чего бы то ни было руки сказанного Болоньи.