Сборник - Памятники Византийской литературы IX-XV веков

Когда Андроник младший отправился к деду, он взял с собой нескольких человек, которые имели при себе кинжалы и оружие, спрятанное под одеждой, да и сам он шел не безоружный. Между ним и этими людьми было условлено, что они не позволят себе ни дерзкой грубости, ни насилия, если царь–дед обратится к нему с отечески кроткими увещеваниями, но если дед в гневе станет грозить наказанием, то эти люди кинутся к царскому трону, зарежут деда и сделают Андроника Младшего единым полновластным царем. Этих своих сообщников Андроник оставил у входа во дворец, а сам вошел к деду–царю и сел, как обычно, на царском троне. Увещания и обличения деда показались ему полными отеческой заботы, и поэтому все обошлось без столкновения. Оба царя дали друг другу клятвы — дед в том, что не сделает своим наследником никого, кроме царя–внука Андроника, а внук в том, что не станет ни замышлять, ни строить козней против жизни и власти деда–царя. Согласившись на этом, собравшиеся мирно разошлись.

К Андронику же, едва лишь он вышел, подступили сообщники, связанные с ним клятвой. Они кричали, что он нарушил страшные клятвы, и упрекали его в предательстве. «Справедливо ли это? — орали они, — мы помогли тебе стать грозным, сильным, помогли выполнить твой замысел, а ты нас выдал открыто мечу и бездне адской ?»

Эти укоры и эти речи смутили и устыдили царя. Он призвал к себе великого логофета и просил его быть ходатаем перед царем за этих лиц, чтобы и им была клятвенно обещана безопасность. Логофет же и слышать об этом не желал: «Бога не благодаришь

ты, не дивишься тому, что сам неожиданно остался цел и возвращен к жизни от самых адских врат, скажу я! Знаешь ли, что своей жизнью ты обязан мне и моим детям? Что я расстроил решение, принятое против тебя, и не дал ему осуществиться? Что солнце это ты видишь лишь благодаря мне? И ты еще хочешь просить за этих негодяев, забыв обо всем? Бог с тобой! Порви с ними. Они не побоялись ни молний небесных, ни срама людского и изменили без всякой нужды твоему деду и царю, станут ли они после этого соблюдать клятвы, данные тебе?»

Андроник выслушал эту неожиданную речь, долго стоял молча, затем вымолвил: «Ступай себе» и снова принялся за прежнее. Настала великая, божественная неделя, когда мы вспоминаем спасительные страдания [518] Т. е. так называемая «страстная» неделя перед пасхой. , и царь видел, что внук ведет себя наперекор советам, не обуздывает своих порывов, попирает благопристойность и весь, сказали бы мы, охвачен смятением. Царь–дед негодовал и сердился, так что поникши от тяжелого горя, он дважды и трижды, как исступленный, изрекал своим приближенным: «Погибло и царство наше и церковное благочестие!» Андроник же с рьяной горячностью готовился к побегу, ездил в разные концы и вместе с сообщниками собирался в путь. Старик не постигал затей внука, недоумевал и терялся в догадках. Впрочем то, что делалось, рождало у него кое–какие подозрения и предположения, и замысел внука не укрылся совсем от него, поэтому он решил схватить его и сказал об этом, как о строгой тайне, только патриарху Герасиму. А тот немедля бросился к царю Андронику младшему и сообщил ему все. Андроник стал теперь еще больше спешить с побегом. Исполнить свое намерение он решил вечером в день светлого воскресения [519] Т. е. на пасху. . И вот этот день наступил. Как обычно, Андроник попросил и получил ключи от ворот, ведущих к Гиролимне [520] Гиролимна (Γυρολίμνη, у других авторов 'Αργυρά Λίμνη) — «Серебряное озеро» у стен Константинополя в северо-западной его части, недалеко от Влахернского дворца. , потому что через эти ворота он имел привычку выезжать на охоту. Была полночь, все спали крепким сном, когда Андроник с соумышленниками покинул город. Оседлав коней, они на другой же день прискакали в лагерь Сиргиана и Кантакузина, которые засели под Адрианополем и ждали их, готовые к торжественной встрече беглеца. Произошло это в двадцатый день апреля года 6829 [521] Т. е. в 1321 г. …

О побеге внука старик–царь узнал еще до восхода солнца.

В тот же день он созвал бывших тогда в Византии архиереев (патриарх ведь умер за день до побега) и велел им письменно осудить Андроника как изменника, а с ним и всех тех, кто ему сочувствует или вздумал бы бежать к нему. Собор архиереев исполнил это без труда. Повсюду можно было видеть, как носят святое Евангелие: в царских палатах, на дорогах, на площадях от народа требовали клятв в том, что он не будет держать сторону Андроника ни мыслью, ни словом, ни делом, а прилепится еще сильнее к старому царю. Вот что происходило в царствующем граде.

А сообщники молодого царя тем временем объявили фракийским городам и селам свободу от налогов и приобрели себе тотчас же беззаветно преданных приверженцев. Все фракийцы, вплоть до Христополя [522] Христополь — приморский город на юго-западе Фракии. готовы были восстать вместе с молодым царем против деда. Началось с того, что они без всякого зазрения стали убивать откупщиков и сборщиков податей и бесчинно делить между собой забранные у них царские деньги. А меньше чем через неделю несметное полчище пеших и конных, лучников и пращников уже шло из Орестиады к столице, собираясь захватить ее, пользуясь смутами и волнениями в народе, ожидая себе поживы, которую урывают при таких переворотах бесчестные руки. И всем этим заправлял Сиргиан. После четырех дней пути они расположились лагерем вблизи Селимврии [523] Селимврия (ныне Селивра) — большой город на берегу Мраморного моря в 42 милях от Константинополя. и уже готовились двинуться дальше, как вдруг старик–царь предупредил их, послав к ним посольство. Он ведь понимал, что если войско подойдет к воротам столицы, то городской люд не останется спокоен и взбунтуется. Главой посольства был Феолепт Филадельфийский [524] Феолепт Филадельфийский (1250—1324/5 гг.) — церковный политик и писатель, противник сближения с Западом. , муж не только украшенный всяческими добродетелями и внушавший всем глубочайшее почтение, но и взрастивший обильный плод разума. Послана была и мать Сиргиана, ведь кому, как не ей, можно было устыдить сына и убедить его не подступать к стенам города, не делать того, что грозило Византии междоусобием, полным разорением имуществ и домов, гибелью мужей и жен, начальников и подчиненных и что обрекало человека, виновного в этом, на нескончаемый позор. Ей поручено было убедить его отвести людей от города и уже потом начинать переговоры. Сиргиан и в самом деле устыдился филадельфийского епископа, сжалился над мольбами матери и вернулся к царю в Орестиаду. Послы от старого царя были посланы туда, и там были приняты важные решения.