Себастиан Брант - Брант Корабль дураков; Эразм Похвала глупости Разговоры запросто; Письма темных людей; Гуттен Диалоги

Гален Падеборнский магистру Ортуину Грацию желает здравствовать

Почтеннейший магистр, в ужас повергла меня молва, досюда достигшая, и власы мои встали дыбом. А молва сия таковая: едва ли не все школяры и клирики, из Кельна прибывающие, рассказывают, что слышали, будто бы братья проповедники, дабы не имел Иоанн Рейхлин над ними одоления в деле веры, вознамерились сами проповедовать новую веру. И один сказал, что ежели папа их осудит, они, очень возможно, отправятся в Богемию, и будут там укреплять еретиков в веровании супротив церкви и папы, и тем отмстят за обиду. Ах, милостивый господин Ортуин, отсоветуйте им делать так: ибо воспроизойдет через то ересь неслыханная. Уповаю, однако, что сие отнюдь не правда. И про себя помыслил: «Может, братья проповедники просто грозятся папе, дабы убоялся и подумал так: «Ежели ныне не решу дело в ихнюю пользу, все их презрят и отринут. И ополчится супротив них весь мир, и никто не станет подавать им милостыню, и обители ихние оскудеют; они же тогда пойдут в Богемию или в Турцию и станут проповедовать, что християнская вера не истинна; и через то произойдет великое зло». Будь что будет, но желаю, дабы вы, богословы, имели терпение и не шли супротив папы, а иначе все христиане осудят вас. И будете здравы во имя единородного сына божия. Писано в Бремене.

Магистр Ир {814} Дивнолир магистру Ортуину Грацию желает здравствовать бессчетно

Достопочтенный муж. В здешний университет доставили сочинения ваши, писанные супротив Иоанна Рейхлина; и старые магистры их весьма одобряют, новые же и молодые — хулят, утверждая, что вы по зависти нападаете на славного Рейхлина. И когда, созвавши совет, стали решать, выступить ли нам супротив «Глазного зеркала», сии новые, ничего еще не смысля, дерзнули прекословить старым, утверждая, что Рейхлин ни в какой ереси не повинен. И до сей поры чинят нам препятствия; не знаю уж, что будет далее. И убоялся, что университету вскорости придет погибель из-за сих поэтов, коих развелось такое множество, что только диву даешься. А в недавнем времени объявился здесь один грек, прозываемый Петр Мозельский {815} . И есть тут еще другой, который тоже учит греческому и прозывается Ричард Крок, а родом из Англии. Я недавно сказал: «Дьявол его принес сюда из Англии! Да ежели б там, где раки зимуют, был хоть один поэт, он непременно тоже явился бы в Лейпциг». А у магистров таковая скудость в учениках, что просто одна срамота. Памятую доныне, что прежде, когда магистр шел в баню, за ним следовало более учеников, чем теперь по праздникам, когда идут в церковь. И ученики были исполнены ангельской кротости. Ныне же шляются по улицам и плюют на магистров; и все восхотели жить в городе и столоваться на стороне, а не в коллегии, так что у магистров совсем не стало столовников. А в прошлый раз, когда производили в бакалавры, всего десятеро получили степень. И во время экзамена магистры толковали об том, что некоторых надобно провалить. Я же сказал: «Этого никак нельзя. Ибо ежели провалим хоть одного, впредь никто не захочет держать экзамен или учиться на бакалавра, а все перейдут к поэтам». И мы всем оказали снисхождение {816} . Снисхождение оказывалось троякое. Во-первых, в рассуждении возраста, ибо бакалавр должен быть не моложе шестнадцати лет, а магистр — не моложе двадцати. Но ежели кто и моложе, все едино — можно снизойти. Второе — в рассуждении благонравия. Ибо когда ученики не оказывают магистрам и докторам должного почтения, их проваливают, но через посредство снисхождения могут допустить, причем берут в соображение ихние проступки: не бесчинствовали ли они на улицах, не ходили ли к потаскухам, не носили ли при себе оружия, не тыкали ли магистрам или священникам, не шумели ли в аудиториях или коллегиях. В-третьих, оказывают снисхождение ихним познаниям, когда они еще не довольно превзошли науки и не во всей полноте. Недавно я спросил одного на экзамене: «Скажи, однако, по какой причине ты ничего не отвечаешь?» Он сказал, что робеет. Я же возразил, что не верю, будто он столь уж робок, зато верю охотно, что столь невежествен. Тогда он сказал: «Ей-богу, это не так, господин магистр. Внутри у меня великие знания, но никак не хотят вылазить наружу». И я сделал ему снисхождение. Теперь сами видите, что приходит погибель университетам. Недавно я допрашивал одного ученика об его проступке. Он же по злобе стал мне тыкать. Тогда я ему сказал: «Ну погоди, я тебе сие попомню на экзамене», — намекая, что провалю его. Он же отвечал: «Плевать я хотел на степень бакалавра, а уйду в Италию, там учителя не морочат учеников и не глупствуют, когда производят в бакалавры. И ежели человек учен, его там уважают, а ежели невежествен, обращаются с ним, как с ослом». Я сказал: «Да как ты смеешь, охальник, поносить столь достойную степень?» Он же отвечал, что не выше ставит и степень магистра. И добавил: «Слышал я от одного приятеля, побывавшего в Болонье, что там всех магистров искусств из Германии ставят наравне с зелеными новичками. Ибо в Италии считается позором получить магистра или бакалавра в Германии». Вот до какого срама дошло дело. А посему желаю, дабы университеты действовали все, как один, и все, как один, поэты и гуманисты были изгнаны, ибо от них университетам погибель. И еще кланяются вам магистр Швецдлиний, магистр Негелин, магистр Кахелофен, магистр Арнольд Вюстенфельт и доктор Оксенфарт. Пребывайте во здравии. Писано в Лейпциге.

Магистр Вернер Штомпфф магистру Ортуину Грацию желает здравствовать

Да будет вам ведомо, преславный муж, что, когда получилось ваше письмо, пришел я в ужас, и красен соделался яко рак, и власы мои встали дыбом. Кажется мне, претерпел я страху не менее, чем в Кельне в Красной зале, когда держал экзамен на бакалавра. Ибо тогда я тоже ужасно боялся, что меня провалят. Вы пишете, что дело веры в Риме обернулось к худу. Святый боже, что могу сказать? Сии юристы и поэты ищут погубить весь факультет свободных искусств и богословский тоже. Ибо и в нашем университете они немало осмеливаются чинить супротив магистров и богословов. Недавно один из них сказал, что бакалавр права должен идти в процессии впереди магистра свободных искусств. Я же сказал: «Сему быть никак невозможно. Ибо с легкостью доказую, что магистры свободных искусств выше докторов права, каковые знают только одно искусство, а именно искусство права. Магистры же суть магистры семи искусств и, следовательно, знают много более». Он же ответствовал: «А ступай-ка в Италию да скажи там, что ты лейпцигский магистр, увидишь, как тебя примут». Я на то возразил, что могу постоять за свою магистерскую степень не хуже любого из Италии. И отошел от него, размышляя, какому поношению подвергается наш факультет и сколь сие ужасно; ибо магистры свободных искусств должны первенствовать в университетах, а ныне юристы норовят взять над ними верх, отчего учиняется великий срам. Уповаю, однако, что не потеряете вы твердости в деле веры. Ибо полагаюсь на бога, что вас не покинет. А на том пребывайте во здравии до тех пор, покуда Пфефферкорн останется християнином. Писано в Лейпциге, во Княжей коллегии.