Себастиан Брант - Брант Корабль дураков; Эразм Похвала глупости Разговоры запросто; Письма темных людей; Гуттен Диалоги

Гуттен.Меня это не занимает.

Лихорадка.Раньше-то занимало…

Гуттен.Да, потому что я думал о том, как от тебя избавиться; послушайся моего совета — оставайся-ка со своим куртизаном.

Лихорадка.Я уже его отпустила.

Гуттен.Так вернись к нему!

Лихорадка.Не примет — у него поселились другие болезни, и прежде всего — французская парша, которая жестоко стиснула его своими когтями; к тому же с недавних пор он мучается камнем в пузыре и острой подагрой в суставах, а в доме — хоть шаром покати.

Гуттен.Как? Он больше не кормит ни прихлебателей, ни собак, ни коней?

Лихорадка.Мышей — и то не кормит.

Гуттен.Значит, и подружку свою оставил?

Лихорадка.Нет, это она его оставила, и не без оснований — ведь он лишился всего, что имел.

Гуттен.Но ты-то как позволила другим хворям выжить тебя?

Лихорадка.Я не желаю нуждаться и всегда держусь поближе к кухне.

Гуттен.Там, где чад?

Лихорадка.Там, где душистый пар.

Гуттен.Но у меня нет ни того, ни другого.

Лихорадка.Ничего, скоро появятся: говорят, ты собрался жениться.

Гуттен.Ну, вот еще, жениться!.. Лучше бы ты выследила, куда отправилась девчонка куртизана, — уж она-то нашла себе тепленькое местечко, не сомневаюсь.

Лихорадка.Ее пригрел один старенький каноник: и грыжа-то у него, и подагра, грубый, ворчливый, неопрятный — настоящая свинья!

Гуттен.И она его любит?

Лихорадка.Она любит его золото.

Гуттен.Тем удобнее для тебя, на мой взгляд. Она будет заботиться о деньгах, а ты тем временем заберешь в свои руки хозяина.

Лихорадка.Мне его жаль: он нажил себе такую беду, что может обойтись и без лихорадки.

Гуттен.Меня ты небось ни разу не пожалела.

Лихорадка.Потому что с тобой такая беда не приключалась. Не знаешь ты, что за чума — полюбовница в доме.

Гуттен.Чума? Да ведь эти господа не только жадно ищут себе полюбовниц, но и соперничают из-за них и воюют друг с другом, пожалуй, ожесточеннее, чем в Риме из-за приходов.

Лихорадка.Беда лишь злее от того, что она добровольная.

Гуттен.Разве может человек терпеть беду по доброй воле?

Лихорадка.Не знаю, как остальные, а попы могут.

Гуттен.Что они обожают своих полюбовниц, а иной раз даже голову теряют, — это мне известно, но никакой беды для них я в том не вижу; если ж это беда, я не понимаю, зачем они сами ее на себя навлекают.

Лихорадка.А я вижу: долгое знакомство многому меня научило. Во-первых, они любят подружек горячее, нежели мужья своих жен.

Гуттен.Знаю.

Лихорадка.А подружки их — нет, или так, самую малость, потому что любят одновременно многих: того за обходительность, этого за богатство, а иных за силу чресел.

Гуттен.Но если отыщется женщина, которая не делит свою любовь между многими, а неизменно любит лишь одного, она тоже будет напастью для дома?

Лихорадка.Разумеется, нет — если только отыщется, потому между содержанками такая женщина — настоящий феникс: раз уж она потеряла честь, сокровище невозвратимое, — что ей теперь распутство!

Гуттен.Ты хочешь сказать, что каждая из них махнула рукою на то, что однажды погублено и уже недосягаемо более?

Лихорадка.Вот именно. Вступив на это поприще, они потом никогда уже его не покидают и, нисколько не заблуждаясь насчет того, как дурно судят о них люди, вовсе перестают заботиться о добром имени — охотно извлекают пользу из своего позора, развлекаются, где только могут, ищут разнообразия. Утрата целомудрия не похожа ни на какую другую: в отличие от остальных утрат, ей можно найти приятное и забавное употребление.

Гуттен.Не забавное, а гнуснейшее!

Лихорадка.Не спорю. Во всяком случае, женщина, которая однажды уступит исканиям поклонника, считает, что даром потеряла свою честь, если тут же не приобретет целую толпу полюбовников: в потере целомудрия утешением служит лишь похоть, утоляемая со всеми подряд. Впрочем, иная бросается в эту беспорядочную жизнь просто потому, что одного мужчины ей не хватает, и тогда тот, кто находится с нею в связи, жестоко страдает от ревности.

Гуттен.А разве в брачной жизни не то же самое?

Лихорадка.Нередко то же самое: есть женщины, которые и замужем предаются греху, но они пополняют число потаскушек и лишаются права на достоинство матроны. Разумеется, честных жен от прелюбодеяния удерживает стыд, а сознание супружеского долга и забота о детях не дают им преступить известные границы. Потаскухам же все трын-трава, они живут, как хотят, и безмятежно развлекаются, но чем легче катятся они по этой дорожке, тем горше приходится их возлюбленным, которые жалким образом мучаются, видя, что ими пренебрегают, несмотря на великий ущерб, который они несут.

Гуттен.Ущерб? Какой же это?

Лихорадка.Весьма многообразный. Не говоря уже о том, что они губят душу, самую возвышенную и благородную часть своего существа, они должны, — если хотят угодить подружкам, — жить на широкую ногу, роскошно одеваться, не думая о затратах, и в необузданных любовных битвах расточать свои силы вплоть до полного изнеможения. И, наконец, каждый из них без колебаний ставит на карту здравый смысл и проигрывает его.

Гуттен.Стало быть, те, кто греет своих милашек, теряют и губят все?

Лихорадка.Ежели они доподлинно увлечены — право, не соображу, что им удается сохранить.

Гуттен.Еще немного — и я назову их несчастными.

Лихорадка.Назовешь! Да разве есть люди несчастнее тех, которые, принося столь частые и столь тяжелые жертвы, не знают, что такое покой, что такое мир и довольство, ибо не видят вокруг себя ни одной преданной души?!

Гуттен.Верно, среди многочисленной поповской челяди не найти человека, который был бы предан своему хозяину. А какие заботы не дают им покоя?

Лихорадка.И не перечесть! Но не буду многословной — вот как описал муки любви Плавт {823} . Влюбленный говорит у него: