Lady Tiffany - Сим победиши [СИ]

Каждый вечер, перед сном, она расчёсывает свои длинные пряди, ведя по ним гребнем с рубинами. К ней заходят разные люди: купцы, синьоры, кондотьеры и даже епископы. В Венеции ночами гуляют сырые, солёные сквозняки, норовят унести в маслянистые каналы плащи и шапероны, поэтому мужчины ищут кого-то, с кем можно скоротать холодные сумерки, сделав их теплее. Афродита не против, но она устала. В конце концов, она сама обрекла себя на эту часть.

— Я согласна, — сказала она, гордо вскинув голову. — Согласна! Но при одном условии! Моя красота будет вечной и блистательной — до самой смерти.

Изнеможение приходит в сорок с небольшим. Прошла уже четверть века, а она всё ещё очаровательная, всё ещё источает сладкий запах роз. К ней приходят воины и трусы, развратники и святоши, мужчины и зелёные юнцы, но никто её не любит. В душе пусто, будто бы кто-то прожёг её насквозь горячей кочергой и оставил рану неумело срастаться. Другая куртизанка, Лизетта, говорила, что для любви нужно время: она держала у груди портрет какого-то Оливеротто, хвалила его направо и налево, а когда его задушили гарротой, постриглась в монахини и ушла из борделя. Это, наверное, любовь, для которой нужно время — хотя Оливеротто вряд ли вспоминал свою дорогую шлюшку с глазами, как жемчужины, когда ему сдавливали шею. Но что делать, если время не властно над тобой? Афродиту, которую тут все называют Анжелой, могут только хотеть.

Она не знает, к кому обратиться, и один раз, от отчаяния и безысходности, просит у Фиаметты распятие. Она глядит на него, потом шепчет:

— Я хочу попросить тебя о чём-то… Я хочу… Хочу стареть. Я хочу, чтобы кто-то дорожил мной. Чтобы кто-то любил, — тут Афродита медлит. — Пожалуйста…

Распятие, конечно, не отвечает. Свечи насмешливо перемигиваются, источая запах воска. Пора ко сну. Афродита встаёт с колен, расправляет платье и садится перед зеркалом, расчёсывается.

Она приводит в порядок золотистые волосы, отнимает руку и… роняет гребень на столик. Меж зубьев вьётся седой волос.

Полдни здесь обычно шумные, но сегодня стоит гробовая тишина. Ни криков торговцев, ни брани мытарей — только жгучее марево, купающееся в поднятой пыли, и шелест хламид мирных жителей. Мирных ли? Женщины тянут руки сквозь решётки, всхлипывают дети, надрывая свои звонкие голоса. Но весь этот тихий гул кажется пустынным молчанием. Прометей ощущает себя обманутым — наполовину. Кто-то оттесняет его в сторону, толкая плечом.

Наконец, прокуратор изрекает:

— Се, человек!

И тогда толпа ревёт.

Раньше у неё были тончайшие шелка, сотканные из перистых облаков, из лоз сладчайшего винограда — ткани казались невесомыми. Геба вертелась перед зеркалом, ощущая, как одежды ласкают её нежную кожу, и хотя платья иногда обагрялись вином, которое она подавала Громовержцу, пятна сходили по мановению руки августейшей матушки.

Теперь Геба чувствует, как её плечи обнимает грубая холща, и пятна с неё не сходят так просто — их приходится выстирывать до того, что ладони покрываются мазолями. У реки поутру много народу, они толпятся, эти полногрудые барышни, перекидываясь лоскутками песен, и погружают пожелтевшие фартучки в воду. У Гебы полно дел в таверне, к тому же Аннет и Арно носятся вокруг дома, и в их сабо хлюпает апрельская грязь, поэтому она посылает на берег служанку Марлу.

Содержать постоялый двор сложно, особенно сейчас, когда народ хлынул к гостиницам, ища пристанища перед началом праздников в честь свадьбы дофина и флорентийской купчихи. Геба работает в разы больше, чем на Олимпе, но чувствует себя свободной и молодой, хотя седина уже пробилась меж её медовых прядок, а у бёдер появились длинные линии растяжек. Аннет и Арно она родила ещё на Олимпе, но недавно на свет появилась Одетт и её мёртвый брат — тело давало знать о том, что она уже немолода. Геркулес, прозванный тут Эркюлем, тоже работает, засучив рукава своей взмокшей рубашки, и смеётся с ней по вечерам — искренне.

По воскресеньям они ходят в церковь, приодевшись и убрав волосы. Там прохладно, прохладнее, чем в прогретых золотыми лучами садах Греции. У алтаря стоит священник в старой рясе, крыша не залатана — с неё переодически стекает дождевая вода. Арно смахивает капли воды рукой, вытирает лоб тыльной стороной ладони.

Иногда Геба видит мужчину: на бульваре, у входа в церковь, на улице около быстротечной реки. Он тощий, этот незнакомец, с курчавыми волосами по сутулые плечи, в простых одеждах, и взгляд его полон прощения и любви. Она улыбается.

Впервые за сотни лет Геба чувствует себя живой.

Константин поднимает голову к небу; яркое солнце слепит глаза, такое злое и раскалённое. И всё же он видит, что гласит воля Его:

«Сим победиши!»