Анастасия Углик - Новый год в России. История праздника

Новый год в детском саду, 1969 год

Кремлевская елка – главная елка СССР, 1989 год

В пользу этой версии говорит и расположение праздника (после реформы календаря Новый год оказался как раз между католическим и православным Рождеством), и его атмосфера. Праздник стал одновременно личным, семейным – и общественным, то, что называется «соборным». С одной стороны, Новый год в СССР принято было встречать дома, в кругу семьи. С другой, в центре внимания обязательно был телевизор. По телевидению показывали развлекательные программы и особо полюбившиеся фильмы, «Голубой огонек», набор новогодних тематических фильмов. И обязательно телевизор включался в тот момент, когда звучало обращение Генерального секретаря или общее от руководства СССР и главный временной ориентир – бой курантов.

Таким образом, телевизор выступал как средство объединения. В каждом доме знали, что в соседних квартирах и домах люди тоже смотрят «Голубой огонек» и ждут боя курантов, чтобы чокнуться бокалами с «Советским шампанским». Традиционной была и кухня – в первую очередь салат оливье. Новый год воплощал в себе всю соборность советского образца.

Кроме «телевизионного» праздника, немало было и реальных празднеств для взрослых и детей. Взрослые собирались на производственные праздники (аналог сегодняшних корпоративов, только куда более скромный), проходившие в последних числах декабря. Для детей проводились новогодние елки, которые обычно следовали за Новым годом. График елок строился так, чтобы рационально использовать все время зимних каникул. Обычный советский ребенок успевал в течение каникул побывать на пяти-семи елках. Кроме родной школы или детского сада, елки проходили на площадях, во Дворцах пионеров, на работе у родителей, в детско-юношеских клубах.

«Перезагрузка» зимних праздников включала и смену парадигмы. Многие привычные образы были переосмыслены. Скажем, звезда на елке теперь отсылала к советской символике (а не к путеводной звезде над Вифлеемом, как в рождественской традиции). Изменились и персонажи. Самым подходящим для советского пользования оказался Дед Мороз – славянский фольклорный образ зимнего старца, известный в литературе с середины 1840-х годов. Как мы уже говорили, «раскрутка» Деда Мороза в качестве рождественского персонажа началась еще в Российской империи. Однако в советское время он был лишен всякого родства с Николаем Чудотворцем (равно как с Рождеством) и выходил прямо из фольклорной традиции. Советский Дед Мороз – образ сказочный и условный, идеологически безвредный, но с огромным, как его мешок, развлекательным потенциалом.

Первым советским Дедом Морозом в 1937 году стал известный конферансье Михаил Гаркави. Он поздравлял и детей на елке в Колонном зале Дома союзов, и взрослых: да еще каких взрослых! Как живой символ Нового года, Дед Мороз присутствовал даже на встрече Сталина и руководства КПСС со стахановцами. Это означало полную легализацию и поддержку образа на самом верху. Символично, что в том же году начали выпускать и «советское шампанское», которое Дед Мороз – Гаркави разливал тогда по бокалам.

Советский праздник – дело государственное. Не для того легализовали Новый год с его новыми традициями, чтобы пускать его на самотек. Для проведения праздников выходили специальные методические разработки и типовые сценарии, многочисленные, но в целом следовавшие одной основной линии. В 1936 году Наркомат просвещения РСФСР одобрил статью Улицкой «Праздник елки», которая содержала рекомендации по украшению елки, организации игровой части праздника, раздаче подарков, даже по музыке, сопровождающей праздник. Эта статья вошла в «Сборник статей о проведении елки», вышедший в 1936 году в Учпедгизе – а значит, одобренный на самом высшем уровне.

Начиная с 50-х годов в помощь организаторам выпускался репертуарный сборник «С Новым годом». Тематические статьи публиковались в зимних номерах «Вожатого», «Затейника», «Молодежной эстрады», «Клуба художественной самодеятельности» и других изданий для воспитателей. Хотя генеральная линия праздника была общей, детали его проведения отличались очень заметно. В некоторых случаях достаточно было двух-трех страниц текста, в других – расписывались подробно все роли, действия, декорации, реквизит. Сценарии отличались друг от друга так, как отличались елки. Одно дело – столичные праздники: в Москве это Кремлевская елка, в Ленинграде – елка во Дворце пионеров имени Жданова. Другое – праздники провинциальные и локальные, скажем, в отдельно взятом детсаду или школе. Отличается и количество приглашенных, и размах события, и степень ответственности. На большой елке с несколькими тысячами гостей все проходило централизованно, а если детей два десятка, то можно немного импровизировать и дать им самим определенную свободу. Тем не менее для советского Нового года существовали четкие «правила игры», определенные для любого места. Более того, даже формулировки стихов, поздравлений и диалогов были четко прописаны на уровне ритуала.

Дети в костюмах союзных республик, 1970-е годы

Дед Мороз на детском празднике, 1970 год

Первым делом акцентировалась особенная ситуация – новый год сменяет старый. Это время подведения итогов: как правило, прошедший год оценивали как сложный, а его итог – как позитивный. Детали менялись в зависимости от положения дел. Также озвучивались ожидания от следующего, нового года. Стандартная формулировка из уст ведущего звучала примерно так:

Интересно, что в постановочных сюжетах наступление Нового года вовсе не было неизбежным. Из-за неожиданных проблем или происков врагов Новый год мог становиться под угрозу. Его могли украсть (как вариант – похитить Деда Мороза или Снегурочку), время могло застыть в результате колдовства, могли случиться и «технические» проблемы (скажем, замерзают стрелки часов). Момент оттягивается, теряется его неизбежность, а следовательно, его наступление становится еще более желанным. Непременный элемент новогоднего сюжета – замершие в ожидании дети, для которых наступление Нового года настоящее волшебство. Здесь мало что изменилось с елок XIX века.