Мифы, предания, сказки хантов и манси

— Постойте, постойте, люди, остановитесь! Кто тебя напел сюда, кто тебя наговорил сюда?

Сказали они друг другу привет вперед, сказали они друг другу привет назад.

— Ха, дорогие люди, моих безвинных оленей вы уничтожили, погубили, теперь куда лежит моя дорога?

— Ну, если у тебя есть какая-нибудь хитрость, какой-нибудь фокус, то сделай что-нибудь с рожденными без отца, без матери оленями.

Он поднял кончики их носов, кончики их ушей, занес за голову, опустил сзади, и вот во весь рост рослого оленя, во всю высоту высокого оленя встали они там. Стоящий в середине человек подошел, спинкой своей дорогой сабли, истекающей пивом, зарубил им на носу: как зарубка — то три зарубки, как зарубка — то четыре зарубки.

— Распроклятый ваш отец, распроклятый ваш предок, слушайте хорошенько. С темноводного священного моря, с темноводного благословенного моря, где вы живете, в дальнейшем, когда настанет на свете кукольный век, настанет на свете кукольное время, выплывет с моря множество лодок с берестяными бортами, начнут собирать души-тени маленьких девочек с косами, начнут собирать красивые души-тени маленьких мальчиков из семи городов на берегу Оби, из шести городов на берегу сора. Это высказанное мною железом зарубленное священное слово, медью зарубленное священное слово не говори, что не слышал. Назначенных мной сажайте, не назначенных не сажайте.

Еще стоящий в середине человек говорит:

— Ну-ка, постой немного.

Сунул руку в карман, вынул золотой бумажный лист, вынул золотой карандаш, положил на колено, начал писать. Писал-писал, бумага кончилась. Сложил пополам, положил в конверт.

— На, возьми эту бумагу. Потом, когда приедешь на край твоей реки, когда приедешь на край твоей земли, и наступит какой-нибудь священный день, священный день на все небо, священный день на всю землю, и с живущими в деревне многими мужчинами, с живущими в деревне многими женщинами вы будете его праздновать, с каким-нибудь напитком будете праздновать, с какой-нибудь едой будете праздновать. В это время ты прочитай эту бумагу.

Дважды они прощались, трижды они прощались. Сел он на оленью нарту, олени побежали вперед. Они несли его через золотой город. Золотой город кончился. Олени выбивают снежные комья величиной с черпак, снежные комья величиной с чашку. Шли они долгий век, шли они короткий век, приехали к двум мужчинам. Один пришел к другому, они говорят и говорят о чем-то. У того, кто дома, есть струг, а с пришедшим человеком вдруг что-то сделалось, он придавил хозяина, схватил струг и давай его стругать. Стругал-стругал, от того ничего не осталось.

— Ха, — говорит Желанный Богатырь Нижнего Света, Желанный Богатырь Верхнего Света, это что за фокус?

Олени снова говорят устами хантыйского человека:

— А что, ты не знаешь?

— Откуда я знаю?

— Если не знаешь, то знай: это последнее место, куда мы пришли, это мы идем из возвеличенного золотого города, где живет наш светлый отец, имеющий в доме золотое дымовое отверстие [130] "Золотое дымовое отверстие" — архаическая формула, относящаяся к золотому жилищу верхнего бога Торума. Более полная формула включает слова "золотые жерди крыши, золотое дымовое отверстие", но, поскольку эта устаревшая фраза не всем понятна, она часто встречается в усеченном виде. . Пока мы шли долгий век, пока мы шли короткий век, из твоего мира, где ты живешь, попали в нижний мир. Вот этим мужчинам приговор такой: в светлом человеческом мире, где в ты жил, этот исструганный человек имел струг. У пришедшего человека струга не было. Он пришел, о каком-то деле они разговаривают, беседуют: "Ну, друг, есть у тебя струг? Дай-ка мне, то-се постругать". — "Ха, ты, рожденный без отца, без матери! Когда я доставал этот струг, где же ты был?" Второй человек ни с чем пошел домой. И вот в этом мире приговор исполнился.

Олени подняли головы, побежали дальше. Шли долгий век, шли короткий век, пришли еще в одно место. Там человек что-то делает. У него есть круглое точило. Издали пришел другой человек, о чем-то говорят. С пришедшим человеком вдруг что-то сделалось, он придавил хозяина, положил на точило и начал точить, только куски мяса, как в котле, кипят. Желанный Богатырь Нижнего Света, Верхнего Света сидит на своих оленьих партах:

— Ха, это что за фокус?

Олени говорят устами хантыйского человека, языком хантыйского человека:

— Если не знаешь, то знай: в светлом мире, где ты жил, при своей жизни этот пришедший человек принялся за какое-то дело, но оказалось, что его топор тупой, нож тупой. Пришел к другому, говорит: "Ну, друг, дай мне точило, чтобы точить", — "Ха, когда я доставал точило, где же ты был? Разве не знал, что его надо доставать?" В этом мире ему приговор таков: кладут на его точило и истачивают до конца.

Олени подняли головы, побежали дальше. Пока они шли долгий век, пока они шли короткий век, приехали еще в одно место. Оказывается, жена и муж из-за чего-то ругаются и ругаются. У них большой тулуп. Приходит время ложиться спать, они закрываются этим тулупом. Если жена захватит тулуп, то зад мужа торчит, если муж захватит тулуп, то зад жены торчит, тулупа им не хватает. Желанный Богатырь Нижнего Света, Верхнего Света говорит, сидя на нарте:

— Ха, это что за фокус?

Олени говорят устами хантыйского человека, языком хантыйского человека:

— Не знаешь это дело?

— Откуда мне знать?

— Если не знаешь, то знай: в светлом мире, где ты жил, при жизни они жили так недружно. Семь ночей они ругались, семь дней они ругались. Когда наш великий небесный отец сделал малоснежную осень для собачьих ног, для человеческих ног [131] Т. е. наступила пора идти на охоту , этот человек отправился в лес по желанной тропинке белок. Пока муж ходил, жена смотрит: какой-то красивый мужчина ходит. "А ну-ка, я пощекочу его". Пощекотала, пришли к одной мысли, к одной думе. Ее муж долгий век ходит, короткий век ходит, приходит домой, а жене не до блюд, не до котла. Живут они долгий век, живут они короткий век, наступает лето, шиповник для сбора, черемуха для сбора поспевает. Жена отправляется по желанной тропинке собираемой черемухи, собираемого шиповника, ее муж остается дома. "Ха, распроклятый ее отец, распроклятая ее мать, она ушла". Тоже смотрит: какая-то красивая женщина ходит. "Ну-ка, я пощекочу ее". Пощекотал там, пощекотал тут, пришли к одной мысли, к одной думе. Женщина долгий век ходила, короткий век ходила. "Ты не запасла дров". — "Не до того мне, я и так не справляюсь". Опять из-за дров спорят, из-за травы спорят. Так они поступали, когда жили в светлом человеческом мире, а теперь им приговор таков: в таких же мучениях, в таких же страданиях их обдувает ветром, их омывает течением.

Олени подняли головы, побежали дальше. Идут короткий век, идут долгий век, пришли еще в одно место. Там тоже жена и муж, у них плохонькая шуба длиной с куртку, о чем-то говорят, говорят. Когда придет время ложиться спать, своей шубкой длиной с куртку они укрываются.