Грузинские народные предания и легенды

Когда одноглаз наелся последний раз человеческого мяса, лег по своему обыкновению у огня и захрапел, мы с братом подошли тихонько к его шампуру, воткнутому у головы, и с большим трудом вытащили его из земли. Затем, положили его в огонь, со страхом ждали, пока он накалится в огне. Когда шампур накалился докрасна, мы обернули нашими архалуками руки и воткнули его прямо в глаз одноглазу. Одноглаз, сбросив с глаза шампур, подпрыгнул кверху с такой силой, что мы думали, он пробьет потолок. Но он пробил себе голову. Со страшными криками бегал одноглаз по зданию, давя коз и овец, но не мог нас разыскать, так как мы ускользали у него из-под ног.

Утром овцы и козы стали блеять, как бы прося хозяина выпустить их на пастбище. Одноглаз не мог вытерпеть страданий любимых им животных и, став у дверей, начал пропускать меж своих ног коз и овец, ощупывая у них хребет, живот и голову. Так делал он до полудня. Затем, уставши, перестал ощупывать овец со всех сторон, а только гладил рукой по хребту. На наше счастье у брата оказался нож, которым мы сняли с двух баранов шкуры и, надев их, решились пробраться меж ног одноглаза. Я, чуть живой от страха, решился первым пробраться меж ног одноглаза. Он ощупал меня, но не узнал, и я снова увидел мир. По примеру моему поступил брат. Мы тотчас же направились к тому месту, где стоял наш корабль. На наше счастье, он стоял на месте. Увидев его, мы укрепились в надежде на спасение. В это время подходило к берегу стадо нашего мучителя. Желая чем-нибудь отомстить ему, мы взяли лучших коз и овец и нагрузили ими наш корабль. Но только что успели мы отрезать якорь, как увидели, что одноглаз прибежал к тому месту, где стоял наш корабль, и старался нащупать, привязан ли корабль. Отплыв немного далее, мы стали ему кричать наши имена, гордясь, что причинили ему такой вред. С яростным воем он швырнул в нас своей дубиной так сильно, что поднялось волнение и наш корабль чуть не погиб.

После долгого странствования, перетерпев много лишений, мы возвратились назад.

Жил в великой Кабарде необыкновенного роста великан. Звали его не именем, а прозвищем — Эрам-хут. Незнатного был он роду, и предки его носили заурядную между простыми горцами фамилию Эрам-бая. Хотя вместе с другими он пас овец в свободное от набегов время, занимался домашними работами, но при этом всегда выделялся своей ловкостью и везде выказывал необычайную, можно сказать баснословную, силу. Когда однажды нужно было нарубить хворосту для изгороди, Эрам-хут пошел в лес и в очень короткое время нарубил его большую кучу. Хворост был длинный и такой прямой, будто нарочно подобранный. Он перевязал его свежими ветвями, забрал всю кучу и в один раз принес ее домой. Односельчане были удивлены при виде целой горы сразу наваленного хворосту. Стали из него делать изгородь и огородили такое большое пространство, что можно было в нем поместить более трехсот овец с ягнятами и столько же коз с козлятами.

И вот, именно в то время, когда Эрам-хут находился очень далеко от своего дома и пас в горах свои стада, до него дошли слухи, что с южной стороны, из-за гор, пришли люди, напали на родное его село, разграбили и разорили там его дом, захватили всю его семью, жену, детей и увели их в плен, по направлению к Большой Абхазии. Загорелось ретивое сердце при этом известии у Эрам-хута, закипела злоба у него и бешенство, и он так ударил своей большой палкой о сухую землю, что она вошла в нее, как в мягкое гоми [755], больше чем на целый аршин. Палка была в полтора вершка толщиною, крепкого самшитового дерева с большим железным наконечником. И тут же возвел он глаза к небу, поднял руки и поклялся отомстить врагам. Бросил он все стада на произвол судьбы и немедля отправился домой. Чем ближе Эдам-хут подходил к своему аулу, тем больше приходилось по дороге слышать рассказов про все ужасы злодейского нападения. Он решился не собирать дружины для набега, а идти один отыскивать свою семью, найти врагов, вырвать ее у них из рук и жестоко отомстить им за их смелый набег.

По всем остаткам от совершенных чужеземцами жертвоприношений легко можно было угадать то направление, где нужно было их отыскивать. Но прежде чем пуститься в путь, Эрам-хут снял с дерева телячью кожу и сделал из нее себе чувяки. Кожи этой еле-еле хватило для него на одну только пару. Он надел чувяки и быстро пошел по направлению к югу. Но долго, очень долго пришлось ему идти по крутым горам и по дремучим лесам, пока он не перевалил за родные горы и не дошел до первого абхазского аула в Цебельдинском ущелье. Подойдя к нему ближе, Эрам-хут увидел, что в ауле созвано собрание всего взрослого населения под вековым каштановым деревом. Не думая много, он тотчас же напал на всю толпу, очень многих убил, а одного захватил в плен для своих услуг, взвалил себе на плечо и ушел от них. Все жители аула погнались за ним.

По дороге Эрам-хуту пришлось перепрыгнуть через быструю горную речку. Он прыгнул и уронил один из своих чувяков, но даже не заметил этого, так занят был своими мыслями. Его преследователи добежали до речки и остановились. Они увидали этот чувяк, и ими овладел ужас. Двое из них попробовали в него сесть и свободно в нем поместились. Видя это, остальные не только прекратили свое преследование, но даже поспешили поскорее вернуться домой и благодарили бога, что он избавил их от столкновения с человеком, который носит такие громадные чувяки. Так и остался у Эрам-хута человек, захваченный им в плен, и он сделал его своим рабом, который стал ему прислуживать.

Долго еще шел Эрам-хут, все расспрашивая и разведывая по дороге. Наконец дошел до абхазского князя Келишбея Шервашидзе и вошел к нему. Тут его не окружили теми почестями, которых он был вправе ожидать по своей силе и своему росту. Князь обращался с ним надменно и своим гордым презрением и насмешками хотел, видимо, показать, что он по своему положению и могуществу не придает ровно никакого значения его силе. Для того, чтобы нагляднее это показать, он даже не сделал установленного обычаями края княжеского подарка Эрам-хуту, когда тот собрался от него уходить. Эрам-хуту это показалось очень обидным, и он в сердцах стал князю выговаривать:

— Не мог я ожидать от могущественного князя, — сказал он, — такого внимания и не забуду его вспомнить при доброй встрече с его дружиною.

Князь никогда со своей дружиною не расставался, и ему эта угроза показалась очень забавной.

— Что говорить напрасно, — отвечал он. — Если ты такой силач, как хвалишься, то возьми в плен жителей аула Джвари [756], — тогда я преклонюсь перед тобою и буду тебя встречать как самого почетного своего гостя из всех князей нашего края.