Грузинские народные предания и легенды

На дворе была поздняя осень, и Гуд сыграл над своим молодым соперником несколько злых горных штук: заводил молодца в трущобы, когда тот гонялся с винтовкой за быстроногой газелью, арчви, застилал пропасти густым туманом при возвращении Сосико домой с отцовским стадом или осыпал его неожиданной метелью. Только отвага и ловкость Сосико спасали его от гибельных козней влюбленного старика.

Скоро наступила зима, грозная в горных ущельях Кавказа. Все население аула ютилось у очагов, и свидания Нины и Сосико сделались чаще и продолжительнее, тогда как Гуду реже удавалось видеть свою любимицу. Наконец ярость старика достигла крайних пределов, и в одно утро, когда в горах бушевала вьюга, Гуд бросил на саклю Нины и Сосико громадную лавину снега.

Случилось так, что Сосико и Нина были одни в сакле в минуту падения обвала, который, скорее, обрадовал, нежели испугал их. Влюбленные были уверены, что на несколько времени избавлены от докучных свидетелей. Они развели огонь, уселись около него, беспечно разговаривая и предаваясь мечтам. Так прошло несколько часов. Сердца юноши и девы были полны любовью, но желудки их отощали и требовали пищи. После долгих поисков найдены были две лепешки и небольшой кусок сыру. Эту скудную еду Сосико и Нина разделили поровну и утолили ею голод, но ненадолго. Еще день — и вместо веселых разговоров в заваленной снегом скале раздавались вопли отчаяния, о любви и помину не было: узники думали о хлебе. Так прошел еще день — страшный, томительный, без надежды на освобождение. На четвертые сутки голод, как хищный зверь терзал Сосико и Нину. Глаза их ввалились и сверкали страшным и нечеловеческим блеском, как сверкают они у хищных зверей. Сосико кидался из угла в угол, но вдруг остановился, взглянул на Нину, бросился к ней, крепко обхватил руками и впился в ее плечо — нежарким поцелуем, а зубами! Девушка вскрикнула и упала на пол, думая, что последний час ее пробил. Но в эту минуту послышался звук многих голосов, и скоро дверь, освобожденная от завала усилиями соседей, отворилась для несчастных. Они бросились к своим избавителям, обменявшись прежде друг с другом взглядами ненависти и отвращения.

Старик Гуд, узнав, что любовь в сердцах Сосико и Нины заменилась чувством совершенно противоположным, затрепетал от радости и разразился таким страшным хохотом, что целая груда камней посыпалась с горы в Чертову долину [749].

"Вот как смеется наш могучий Гуд", — сказал мне проводник-рассказчик, указывая на большое пространство, густо усеянное осколками гранита [750].

Некогда одного путешественника между Редут-Кале [752]и Апаклией [753]застигла дождливая, темная ночь. Кругом — густой лес, никакого жилья на несколько верст. Его окружила стая волков, которые бросились на него, стараясь стащить его с лошади. Лошадь не двигалась с места, несмотря ни на нежные слова, ни на угрозу путешественника. Несмотря на то, что последний привязал к хвосту лошади палочки, волки продолжали бросаться на него с остервенением. Что должен был делать бедный? Им овладевает ужас; его шашка замирает у него в пальцах. Остается одно — кричать что есть мочи. В это несчастливое время вдали показывается огонек. Волки разбегаются, и лошадь бежит к огню. Здесь путешественник увидел уединенный домик, хозяин которого бежал на его крики с огнем. Обогревшись, наш путник стал жаловаться на несчастье, с ним приключившееся. Но хозяин с оханьем и причитанием обратил его внимание на окружающих людей.

— Ты, мой брат, считаешь себя несчастным, потому что тебя окружили в лесу волки... Нет, если бы ты знал мое горе, то считал бы великим счастьем все то, что приключилось с тобой. Ты видишь, что мы все носим траур от мала до велика. Нас было восемь братьев, и мы все занимались рыболовством. По месяцам иногда мы не сходили с корабля и только раз в неделю посылали на лодках рыбу. Однажды, закинув с корабля удочки, мы заметили, что корабль наш стал отходить от берега и идти в море, — какая-то сила тащила его, несмотря на все наши старания остановиться. Спустя несколько недель мы увидели скалистый берег, откуда стекал ручьем мед.

Наш корабль прямо направился к тому месту, откуда стекал мед. Когда мы подплыли ближе к источнику, то увидели, что из-под корабля выплыла большая рыба, у которой рот был шире сажени. Она начала глотать мед с такой жадностью, что почти осушила ручей. Это огромная рыба, которая сюда приплывала пить мед, а в Анаклию — есть кукурузу. Оказалось, к нашему несчастью, удочки наши зацепились за ее плавники — она-то нас и тащила. Здесь, пока она пила мед, мы подкрались и обрубили веревки. Рыба, напившись меду, поплыла назад, а наш корабль остался. Куда мы попали, мы не знали: то смеялись от радости, что увидели землю, то плакали, не зная, что нас ожидает. Посоветовавшись друг с другом, мы порешили, набрав воску и меду, ехать берегом, в одном направлении. Мы собирали мед и воск и целую неделю грузили наш корабль, но когда наутро хотели ехать, то увидели, что к ручью подходит стадо овец и коз. Сзади стада шел человек огромного роста, одноглазый. Он держал в руках громадную палку, толщиною в столб, и вертел ею, как веретеном. Мы помертвели от ужаса. Одноглаз вытащил наш корабль на берег, а нас погнал со своим стадом. Мы подошли к огромному строению. Вокруг него рос громадный лес, и деревья были так высоки, что взор не достигал вершины. Даже камыш там был такой, как у нас дубы.

Громадное, высокое строение было сложено из огромных неотесанных камней и внутри разделялось каменными перегородками на отделения, в которых помещались разные животные. Но особенно велики были четыре отделения: для коз, овец, ягнят и козлят. Здесь одноглаз запер нас, а сам ушел со стадом. Много раз мы пытались как-нибудь отворить дверь, но не смогли, несмотря на то что она не была заперта на замок. Здесь мы просидели с утра до вечера, как мыши в мышеловке. Вечером видим, что приходит наш одноглаз со своим стадом и, загнав его в стойла, разводит огонь. Побросав в костер целые деревья, он взял шампур и, выбрав жирного барана, стал его, не освежевав, жарить. Баран вертелся на шампуре до тех пор, пока у него глаза не лопнули. Сожрав целиком всего барана, он растянулся и захрапел.

На другой день он сожрал еще двух баранов, а вечером, возвратившись со своим стадом, выбрав из нас самого полного насадил на шампур и начал жарить на огне. Брат вертелся и кричал нам: "Спасите!" Но что мы могли, бедные, сделать?! Когда у брата лопнули глаза, одноглаз оторвал одну ногу и бросил ее нам, а сам сожрал остальное. Мы там же похоронили ее. Так это чудовище съело всех наших братьев, кроме меня и младшего, и мы ничего не могли сделать, находясь в положении ягнят, которых терзает волк. Мы с братом обезумели, желая умереть, но не столь мучительной смертью.