Ричард Барбер - Святой Грааль. Во власти священной тайны

Что до чудес и приключений, то их у Кретьена более чем достаточно. Если психологизм в изображении характеров он мог унаследовать благодаря внимательному чтению поэтов-классиков, а замки и дворцы служили отражением и антуражем современного ему мира, в повестях Кретьена присутствует и другая составляющая. После завоевания Англии норманнами его произведения были первым политическим контактом между латинским миром и кельтскими княжествами, еще сохранявшими независимость. В конце XI в. норманны прорвались за древнюю разделительную границу между землями кельтов и саксов, которая оставалась примерно неизменной на протяжении пяти веков, и захватили обширные земельные владения в Южном Уэльсе. Во времена Кретьена они проникли даже в Ирландию. В Уэльсе они вступили в контакт с местными лордами-землевладельцами и стали заключать браки с их потомками. Так был установлен мост между двумя культурами. От кельтского прошлого дошли легенды и предания о чудесах удивительных, героических времен. Норманнские лорды, потомки викингов, никогда прежде не слышали подобных чудесных историй и, естественно, не могли быть их создателями. И всего через несколько десятилетий эти легенды, неведомо как и благодаря чему, получили широкую известность в самой Британии и на континенте. Такие туманные фигуры, как Бледри, или Бледерик, считавшийся переводчиком этих историй, упорно ускользают из поля нашего зрения, как только мы пытаемся приблизиться к ним, и нам остается только проследить пути распространения нового стиля сочинения историй, которые проникли в Италию и на Сицилию менее чем столетие спустя после вторжения норманнов в Англию.

Над порталом кафедрального собора в Модене (Италия) расположен старинный фриз, в надписи на котором упоминаются имена короля Артура и его рыцарей. Фриз этот датируется первой или второй четвертью XII в. В кафедральном соборе в Отранто сохранилась напольная мозаика примерно того же времени, на которой изображен король Артур верхом на козле [16] В мифологии и воззрениях древних кельтов козел считался символом плодородия. Козла часто изображали рядом с римско-кельтским богом Меркурием, причем козел в некоторых аспектах был взаимозаменяемым символом с бараном, также считавшимся олицетворением плодородия. Как и баран, козел неизменно ассоциировался с агрессивностью, в частности — сексуальной. . Кроме того, существует старинная народная легенда, записанная еще в конце XII в., согласно которой Артур [17]вовсе не умер, а жив и поныне, скрываясь в недрах горы Этна.

Эти предания и легенды также были неотъемлемой составной частью интеллектуального мира Кретьена, однако являли собой всего лишь один из его элементов. Фактически они были даже наименее интересной частью материалов, которые он использовал в своей работе. Кретьен твердо стоял обеими ногами в реальном мире. Как мы знаем, в фокусе его внимания было реалистическое изображение характеров персонажей и изучение любви во всех ее проявлениях. Во всех его романах, за исключением, пожалуй, последнего, в качестве центральных персонажей обязательно присутствуют герой и героиня. Главная тема всех его историй — развитие любви, все перипетии которой Кретьен анализирует в монологах, описывающих чувства и настроения героев. Действительно, в одном из них он создает ситуацию, когда героиня ведет воображаемый диспут со своим возлюбленным, чтобы определить ее эмоциональное состояние. Так, в романе «Ивейн» [18]Лодина [19]ведет спор с отсутствующим героем, который является убийцей ее супруга, пытаясь доказать, что он намеренно причинил ей горе и потому недостоин ее любви. Подобная коллизия — ключевая для искусства Кретьена. Он относит действие своих историй к давно минувшим временам, но при всем том они оказываются вполне достоверным отражением придворной жизни его собственной эпохи. Все эти истории, за исключением раннего романа «Клижес», вписаны в контекст реалий жизни при дворе короля Артура. Впрочем, аллюзия на двор Артура есть и в «Клижесе», где впервые в литературе появляется Персеваль, которого мы вскоре встретим как героя романа Кретьена о Граале [20].

Главное занятие при этом дворе — это, разумеется, не рутинная служба королю, а крупномасштабные придворные забавы, в частности турниры [21]. Из исторических источников нам известно, что рыцарские турниры, ранее бывшие своего рода имитацией боевых поединков, тренировками в реальных условиях, в хронотопе, в котором жил и творил Кретьен, превратились в особую формализованную условность. Точно так же и сама война, как одно из занятий королевского двора, не фигурирует в его историях, за исключением малозначительных и случайных эпизодов. Даже один из наиболее невероятных элементов в подвигах его героев, идея о скитаниях по свету в поисках приключений, имеет документальное подтверждение в реальной жизни. Норманнский рыцарь, оказавшийся в Византии вместе с участниками Первого Крестового похода [22], рассказывает императору Византии о том, что «на перекрестке дорог в той стране, где я родился, стоит древний жертвенник Он предназначен тому, кто жаждет вступить в поединок с незнакомцем. Там, перед жертвенником, он возносит к Богу молитвы о помощи и там. остается в ожидании человека, который дерзнет принять его вызов. Я сам провел немало часов на том перекрестке, ожидая мужа, что решится вступить в бой со мной, но ни один так и не отважился на это».

Но при всем реализме Кретьена ему был необходим материал, позволяющий облечь его идеалы в наряд, соответствующий времени, в котором они могли реально иметь место. Те истории о короле Артуре, которые могли быть известны ему, оказались тесно связаны с миром магических приключений. Эти истории развиваются среди любовных перипетий героев и героических побед на турнирах. Реальный странствующий рыцарь наверняка скучал в паузах между турнирами. Наиболее близкий аналог подобных героев — Уильям Маршал, автобиография которого подробно описывает его рыцарскую карьеру. Свои подвиги и деяния он часто описывает скорее в юмористической, нежели романтической манере. Кретьен ищет спасения от подобных прозаических реалий рыцарской жизни в часто перемежающихся фантастических эпизодах, придающих его историям мистическое напряжение и повествовательную динамику — качество, определяемое формулами «итак, сегодня мы прочтем» и «продолжим в следующий раз» и начисто отсутствующее в chansons de geste с их бесконечными битвами, батальными сценами и раздорами из-за феодальных прав. Например, в том же «Ивейне» герой клянется спасти девушку, которую несправедливо обвиняют в мнимом преступлении и собираются сжечь на костре на следующий день. Он проводит беспокойную ночь в чьем-то доме, а утром просыпается от воплей хозяина, который призывает на помощь, ибо некий великан угрожает похитить его дочь. Ивейн не может отказать ему, хотя и сетует, что из-за этого проклятого великана он может не успеть спасти ту девушку, как обещал. Кретьен искусно изобретает это препятствие, благодаря которому читатели и слушатели, затаив дыхание, ждут, переживая, — сумеет ли Ивейн убить гиганта и успеть на помощь девушке. В романе «Эрек и Энида» герой, отправляясь на поиски приключений, берет с собой свою жену и принуждает ее дать обет молчания. Однако настает момент, когда жена видит, что Эреку угрожает враг, которою тот не замечает. Эмоциональное напряжение здесь создается необходимостью выбора между решением нарушить клятву и спасти мужа или сохранить верность клятве и тем самым обречь супруга на верную смерть. Или взять другой знаменитый пример из романа «Ланселот, или Рыцарь повозки», написанный ок. 1175–1197 гг. Когда Ланселот, один из рыцарей Круглого Стола, лишается коня, спеша верхом на помощь Гвиневре, и видит некую проезжающую мимо повозку, перед ним встает та же дилемма: подобает ли ему, к своему стыду, продолжить путь в этой повозке, на которой возят рыцарей, осужденных на казнь, или же он должен гордо стоять на месте, рискуя опоздать и не успеть спасти Гвиневру?