Василий Старостин - Русь Богатырская: былинные сказания

Говорил тут Добрынюшка Никитьевич:
«А знавал я Степана Ивановича!
Купца-отца того Дюкова!
По морям, по ордам, по всем землям с ним
Много я со Степанушкой повыездил!
А про Дюка скажу — он не хвастает:
Он всю говорит правду-истину!
А коли князь Владимир Красно Солнышко
От нас того нынче требует —
Я готов: я поеду в славный Галич послом!
Инно опись ведёт пусть Чурилушка.
А я буду там во свидетелях!»

Выходило посольство на широкий двор.
Выходило оно, снаряжалося.
Во далекую дорогу отправлялося.
А был на дворе Дюк Степанович.
Он писал-составлял письма скорые.
Он завёртывал-запечатывал‚
В перемётные сумочки закладывал,
На коня Вороного приторачивал.
Отпускал коня Дюк Степанович
На всю на свободушку на полную.
Побежал-поскакал конь один на Волынь,
Прибежал Вороной в славный Галич-град,
Прилетел ко Матрёне Тимофеевне.

То не белая берёза всколыхнулася,
Не под ветром вихревым покачнулася.
Всколыхнулася-покачнулася
Родна матушка, мати Дюкова:
«Видно, вживе нет Дюка Степановича!
Знать, сложил где-то он буйну голову!»

Горько плакала Матрёна Тимофеевна.
Подходила к Вороному, рассёдлывала.
Находила сыновние весточки.
Как читала она, перечитывала.
Воссияла Матрёна, возрадовалась:
Просит сын снарядить Вороного коня.
С ним прислать ему одежду самолучшую —
Не праздничную, подорожную.
Просит Дюк ждать к себе ещё послов-считарей —
Повстречать их всех со роскошеством.

Поглядела Матрёна Тимофеевна
На восточную на сторонушку:
Там пыль пылит да столбом столбит —
Видно, едут киевляне-посольники.
Тут хозяйка скоренько слуг сокликнула,
Дело двинула, приготовилась.

Понаехали посольники под Галич-град.
На гориночке на высоконькой
Все повыстали да повыстроились.
И глядит-говорит Чурило Плёнкович:
«Оробел-перетрусил Дюк Степанович:
Он вперёд послал весть на родину,
Чтоб зажгли-подожгли город Галич его!
Ведь горит вся Волынь огнём-пламенем,
Затемняет пожаром солнце красное...
Нам тут делать теперь будет нечего!»

А подъехали послы, так увидели:
Не пожар горит, не огонь огнит —
Это крыши на палатах блещут золотом,
Это стены у дворцов во драгоценностях;
Терема жемчугами-изумрудами
И сверкают, и блестят, и высвечивают.

Подъезжали послы к дворцу серебряному.
Выходила старуха матера-стара:
Под правую руку пять девиц ведут!
И под левую руку пять девиц ведут.
«Кто бы это?» — размышляет Добрынюшка.
А Чурила-то уж забегает вперёд;
Он бежит-спешит да здоровается:
«Здравствуй, Дюкова мать-государыня!»

«Я не Дюкова мать-государыня!
Я при матери у Дюка — портомойница!»

Подходили послы к золотому дворцу.
Выходила из дворца матера-стара,
Выходила старуха старая.
А ведут-то старуху эту двадцать девиц.
«Кто бы это?» — смекает Добрынюшка.
А Чурилушка вновь забегает вперёд.
Он бежит-спешит да здоровается:
«Здравствуй, Дюкова мать-государыня!»

«Я не Дюкова мать-государыня!
Я у матери у Дюка — мукосейница!»

Подошли послы к дворцу алмазному
Тут и третья старуха матера-стара
Выходила навстречу послам киевским.
А ведут её все тридцать девиц.
А несут над ней зонт-подсолнечник,
Им от солнца закрыть лицо белое.
Впереди стелют сукна багрецовые.
А надето на ней платье дивное.
По нему — вся краса поднебесная!

Тут Чурилушко давай раздумывать:
«Как опять бы мне во просак не попасть?»

А Добрынюшка — глянь и догадайся тогда:
«Вот это она: матерь Дюкова!»
Низко кланялся он да здоровался:
«Здравствуй, Дюкова мать-государыня,
Ты честна вдова Матрёна Тимофеевна!»

«Здравствуй ты, удалой добрый молодец!
Ты из коей орды, ты из коей земли?
Как тебя, молодец, ещё звать-величать?»

«Я из Киева в город Галич — посол.
А по имени — Добрыня Никитьевич.
Я знавал, я бывал вместе с славным купцом,
С тем удачливым Степаном Ивановичем.
А теперь я от князя от Владимира.
Там приехал к нам твой любезный сын,
Славный витязь-богатырь Дюк Степанович.
На пиру-то он, Дюк, порасхвастался.
Он похвастал тобой, своей матушкой.
Да несчетной похвастал золотой казной.
Да поспорил Дюк со боярами.
Отрядили они в Галич писчиков
Описать ваши богатства все животы.
Самым главным считарем-переписчиком
Будет — вот он: наш Чурило сын Плёнкович!»

Три дня писаря всё выглядывали.
Три дня писарчуки всё высматривали.
Все владенья разглядел Чурило Плёнкович.
На четвертый день он сел за стол,
Написал Чурило в Киев написаньице:
«Ты Владимир-князь Красно Солнышко!
Чтобы Дюковы владенья-животы описать,
Сосчитать всю его золоту казну,
Стольный Киев придётся на бумагу продать,
На чернила добавить Чернигов-град!»

Воротилося посольство в стольный Киев-град.
А Чурилушку того Плёнковича —
Разбирает его зависть разбиручая,
Разъедает разъеда разъедучая.
Хочет Дюка он унизить, осрамить-осмеять:
«Мы побьёмся, Дюк, о велик заклад:
У кого будет лучше платье цветное?»

Отвечает Чуриле Дюк Степанович:
«Ой, Чурило ты сухоногое!
Кривоногое-горбоногое,
Ты басись-хорошись перед бабами!
Ты выхаживайся перед девками!
А ты с нами, молодцами, и в кон не идёшь!
Платье цветное да богатое
Надевай ты завтра, Чурка, самолучшее;
На обувочки — сапожки зелён сафьян.
Я надену своё платье подорожное,
А на ноги обую только лапотки!»

Надевал Чурило платье цветное,
Изукрашенное-позолоченное.
А сапожки на ножки — узорчатые:
Щегольские-гогольские-щапливские!
Ну и хлыст, ну и хват — сапоги скрипят:
Носки — узки, каблуки — высоки,
Высоки-остры, голенища — пестры!
А кафтан-то, кафтан: он шит, он бран!
А во пуговках вплетено у него
Там по доброму да по молодцу!
А во петельках вплетено у него
По девице да по красавице.
Как застёгнутся — так обнимутся!
А расстёгнутся — поцелуются!

Вдоль по улицам да по киевским
Вот идёт щёголь-щап, вот купав [23] Купав — бел, красив. молодец:
Кудри жёлтые рассыпаются,
Жемчугом по плечам раскатаются.
А лицо у красавца будто маков цвет!
А шея-то, будто белый снег!
Ан да очи-то ясна сокола,
А ведь брови-то чёрна соболя.
Заглядаются люди на Чурилушку.
Разневестились все невестушки:
«Ах, вот бы нам да такого в мужья!
Хоть бы в щёку бил да щёголь был!»

И глядят, так глядят, аж ломают глаз!
Там, где девушки глядят, — там заборы трещат.
Где моло́дицы глядят —там оконницы трещат.
Где старухи глядят — костыли грызут!
Загляделся на Чурилу весь женский пол.