Эпосы, легенды и сказания - Идегей. Татарский народный эпос

Испытать прикажи поскорей:

Кто же он, кто он такой,

Тот, кто везде Кубугылом слывёт,

За Кубугыла себя выдаёт,

Ай, кто он, кто он такой?»

Тут великий хан Токтамыш

В смятение пришёл.

Ответа не нашёл.

Обернулся хан Токтамыш —

Совета не нашёл.

Девять созвал он певцов,

Девять созвал мудрецов,

Одного привести приказал

И слова такие сказал:

«Худай-бирде, мой батыр!

Если тебя по плечу

Ударить я захочу,

Знаю – не сядешь ты.

Одежду с плеча моего

Носить не станешь ты.

Стихи, батыр мой, сложи,

В стихи всю правду вложи».

Слово Худай-бирде сказал.

Не понравилось оно.

«Выйди!» – хан ему приказал.

«Акбалтыра сын – мой Уак

И Мунджира сын – мой Чуак,

С красными огоньками в глазах,

Посеребренные в жарких боях,

Волки, врагам внушавшие страх!

Пили их кровь не однажды вы

И всё ж умирали от жажды вы!

Скажите стихи, оба войдя!»

Два седоголовых вождя

Руки сложили сперва,

Звонко сложили слова.

Но хан прогнал и этих двух:

Не утешили ханский слух.

«Избранный среди людей,

Аргамак [22] Аргамак – верховая лошадь восточной породы. среди лошадей,

Беркут среди дальнозорких птиц,

Охранитель наших границ,

Мечом исфаганским [23] Исфаганский меч – меч, изготовленный в иранском городе Исфахане. украшен ты,

Врагам многочисленным страшен ты.

Ты против них, как буря, стоял,

Как туман, ты, брови нахмуря, стоял!

Мой батыр Кара Куджа,

Войди в мой дом, стихи скажи!»

Но слово Кара Куджи

Хану не пришлось по душе.

«Выйди!» – он приказал Кудже.

Измучился хан Токтамыш,

Всю душу свою истерзал.

Озираясь, он так сказал:

«Кого только на сборище нет?

Но песни до сих пор ещё нет!

За какие наказан я грехи?

В день, когда беспомощен я,

Некому сказать стихи!»

Дом нугаев в смятенье пришёл,

Никто ответа не нашёл,

Никто совета не нашёл,

Хану стихами сказать не сумел,

Подойти к нему не посмел,

Ханский гнев стоял в ушах.

«Мы не знаем, – все говорят», —

Простите нас, падишах!»

И тогда воззвал Токтамыш:

«Найдёшь дорогу вслепую ты,

Откроешь тайну любую ты.

Трепещет саз у тебя в руке,

Играет стих на его языке.

Рыдает саз в печальный час,

В хороший час смеётся саз.

Сын Туктара, батыр Тугач,

Звонкого дара сейчас не прячь,

Стихами правду мне скажи,

Своё искусство покажи!»

Руки Тугач сложил сперва,

Эти потом сложил слова:

«Дума необычайна твоя,

Недоступна мне тайна твоя.

Мысли твоей не достигну я,

Речи твоей не постигну я.

Но теперь стоит у ханских врат

Девяти батыров старший брат,

Бий Кыпчак, твой надёжный оплот.

Он один твою думу поймёт».

«Здравствуй, Идиль, Отчизна – Дом!»

Воззвал тогда хан Токтамыш;

«Чужим словам не внимаешь ты.

Брони вовек не снимаешь ты,

Не считаешься с ханским приказом ты,

Лишь на свой надеешься разум ты!

Бий Кыпчак, войди в мой дом,

Слушай, что тебе я скажу.

На каждом боку твоём по ножу.

Ростом в лиственницу твой конь.

Панцирь твой, батыр-исполин,

Из тысячи железных пластин.

Длина копья – двадцать аршин.

Юрта твоя – из пологов двух,

Речью чужой не тешишь ты слух,

Без разумения не войдёшь

В край, в котором живёт чужак.

Сын Мютана бий Кыпчак,

Стихами правду скажи,

В стихи всю правду вложи».

Кланяясь низко, вошёл Кыпчак.

Он вошёл, колено преклонил,

Под колено шапку подложил,

В руки взял медовину он,

Отведал её половину он,

Начал было стихи говорить.

Но сын Камала Кин-Джанбай

Сразу дело смекнул,

Кыпчаку он намекнул:

Отойди, мол, назад, —

Чтобы не говорил невпопад.

Сказал тогда Токтамыш-хан:

«Сорок верблюдов везут с трудом

На себе твой мощный колчан.

Сын Камала, войди в мой дом.

Ростом ты выше райских слуг.

Много пред ханом имеешь заслуг.

Шесть изо рта выпускаешь письмен.

Шесть понимаешь чуждых племён.

Здесь раздавались других голоса.

Ты, Кин-Джанбай, в моём бурдюке [24] Бурдюк – сосуд, кожанный сосуд для квашения кумыса. —

Капля последняя кумыса.

Вот и последний дай мне совет,

Кин-Джанбай, очей моих свет,

Если плохо Кыпчак говорил,

Сам скажи мне стихами тогда:

Кто он, кто такой Кубугыл?!»

Кин-Джанбай тогда сказал:

«Великий мой хан, владыка мой хан!

Ты в эту тайну проникнуть не мог,

И я эту тайну постигнуть не мог,

И я этой цели достигнуть не мог!

Тайна эта – как трудный сон.

Не понять нугаям его,

Здесь мы не разгадаем его.

На берегах шести рек

Пребывает один человек.

Прозывается он Субра.

Лицо пожелтело, как у бобра.

Голова, как выдра, седа.

Лёгок меч его, как вода,

Прочности нет в его зубах,

Ноги одеревенели его,

Скоро отвезёт его прах

Конь на деревянных ногах [25] Конь на деревянных ногах – носилки для покойника. .

Сто девяносто пять лет

Он глядит на суетный свет.

Семьдесят семь обошёл он краев,

Убивал леопардов и львов.

Этот в шубе красивый мудрец,

Этот в куньей шапке певец

Знает, кто такой Кубугыл.

Не знает он – не знает никто!»

Так батыр Кин-Джанбай сказал.

Вызвать певца хан приказал.

Услыхав Токтамыша приказ,

Ханский гонец Баймурат тотчас

Шапку надел, затянул кушак,

Хвост коня скрутил узлом,

Поскакал к Шестиречью верхом.

За шесть дней резвый скакун

Прискакал, убыстрив бег,

К берегам шести рек.

Увидал гонец певца,

Удивился осанке его,

Но был он похож на мертвеца:

Движутся, мнилось, останки его!

Расшатались зубы его.

Не держались губы его.

Щеку, готовую упасть,

Подвязал он белым платком!

Таким он древним был стариком,

Что на коня не мог он сесть,

Если сядет – не сможет слезть.

И тогда гонец Баймурат

Без певца вернулся назад.

Токтамышу сказал Кин-Джанбай:

«Из далёкой стоянки мудрец,

С величавой осанкой певец

На коня верхом не может сесть,

А если сядет – не сможет слезть.

Владыка мой, ласку окажи,

В золотую коляску прикажи

Шесть коней вороных запрячь.

Цветами осыпать прикажи,

Оглобли украсить прикажи,

Пуховики положить вокруг

И посади двух своих слуг.

Отказаться сумеет ли тогда,

Не приехать посмеет ли тогда?»

Токтамыш эту ласку оказал.

В золотую коляску приказал

Шесть коней вороных запрячь.

Цветами осыпать велел,

Оглобли украсить велел,

Пуховики положить вокруг

И посадить двух своих слуг.