Константин Консон - Корах. Роман о времени

Встречи их стали почти ежедневными. Редкая тема оставалась незатронутой во время обеденных трапез в тенистом дворе канцелярии. Их занимало все – от усовершенствования системы налогов и облегчения труда рабов на стройках Раамзеса и Питома, до предметов духовных, предполагающих абстрактность мышления и глубину знаний. Многие из царских советников, включая жрецов храма Осириса, придерживались мнения, что талантливый юноша в недалеком будущем вознесется весьма высоко, а со временем, возможно, будет провозглашен первым министром Египта.

"Какая-то скрытая сила таится в этом воспитаннике царственного владыки, – думал Корах, улыбаясь молодому человеку и потягивая вино из медного кубка. – Есть в его взгляде и словах нечто, выделяющее его из прочих. И если моя догадка хоть в какой-то мере верна, то похоже, Всевышний вспомнил о своем несчастном народе".

Несмотря на умудренность жизненным опытом, Кораху не удавалось охватить всего происходящего на его глазах, а тем более заглянуть в будущее. Однако, распознавать знаки он умел, и знаки говорили, что он на правильном пути. Странность обстоятельств вокруг судьбы этого юноши лишь подтверждала его догадки. Чудесное спасение от египетских солдат, когда почти все младенцы иврим были утоплены в Ниле; усыновление дочерью фараона; воспитание в царском дворце и наконец прямой путь к вершине пирамиды власти – едва ли могли быть простой случайностью. Во всем этом чувствовалась единая воля, некое послание, смысл которого Корах пытался разгадать.

Начальственная должность обязывала Кораха участвовать в судьбе своего народа. Всякий раз, сопоставляя наблюдения с накопленными знаниями, он удивлялся причудливому созвучию современности с историей его предков. Казалось, передаваемое из поколения в поколение древнее пророчество проросло в растрескавшейся от беспощадного солнца египетской почве и вот-вот должно принести долгожданные плоды.

Все повторялось: снова во главе объединенных царств предстояло встать человеку из ханаанского племени пастухов – своенравных пришельцев в этой грандиозной, древней, как мир, цивилизации. 21 21 Объединенные царства – царства Верхнего и Нижнего Египта были объединены в одно государство еще в начале третьего тысячелетия д.н.э. Здесь имеется в виду эпоха Нового царства 1580 – 1085 гг. до н.э., когда правили фараоны ХVIII – ХХ династий. Конкретно Рамзес II (1279 – 1213 гг. до н.э.) именовал себя властителем Верхнего и Нижнего Египта. Три поколения назад подобное уже происходило. Тогда выдернутый из тюремной ямы в топях нижнего Нила и возведенный царственной рукой на недостижимую для инородца высоту, смышленый молодой человек спас от голода тысячи людей. В Египте его называли Озарсиф – кормилец, а среди народа иврим он был известен как Йосеф, сын Иакова. 22 22 Здесь сопоставляются судьбы Йосефа (Иосифа), одного из двенадцати сыновей патриарха Иакова и Моше (Моисея).

За обоими юношами с рождения гнался ангел смерти. Первого непредсказуемая судьба спасла из пересохшего колодца со змеями и скорпионами, куда его бросили родные братья – второй уцелел в волнах священного Нила под веслами галерных гребцов. И как юный Йосеф, выкупленный у братьев ишмаэлитскими купцами за двадцать сребреников, был увезен в Египет, чтобы пройти через головокружительную карусель падений и взлетов, так и этот юноша, младенцем найденный в речных камышах и взятый во дворец фараона, со временем, вероятно, поднимется до управления страной Северного и Южного царств.

– Мои учителя, – говорил Корах своему собеседнику, – не раз упоминали, что человек воплощает в себе два начала. С одной стороны, он создан из праха земного, туда же и вернется, и перед Богом он ничто. С другой стороны, весь мир создан для него, и он венец творения. Наш праотец Авраам прекрасно это знал, а на себе почувствовал, когда выторговывал у Всевышнего спасение для людей Цдома и для своего племянника.

– Да, я помню эту историю, – улыбнулся молодой человек. Легкое заикание не снижало выразительности его речи и даже добавляло ей известное очарование. – Все это весьма занимательно. Особенно взаимосвязи между сюжетами, как они переплетаются, и как одно вытекает из другого.

Отпив из кубка, он окинул взглядом укрытый от солнца двор.

– Однако, скажи, – зачем было помещать этот народ в такие бедственные условия? Рабство изнурило его за многие годы, вымотало душу, почти убило традицию. У них великие предки, чем же они заслужили?

– Я и сам не раз задавался этим вопросом, – задумчиво произнес Корах. – И вот что я думаю. Помести человека изначально во дворец и окружи его слугами, выполняющими все желания, вряд ли он разовьет в себе способности лидера, а уж потенциал, заложенный в него от рождения, и вовсе останется нераскрытым. Другое дело, когда он взрослеет в среде чужой, порой недружественной, когда сам пытается постичь, кто он и зачем он здесь. К тому же человек нуждается хотя бы в толике любви. Иначе ничего не получится.

– Тогда плохо мое дело, – рассмеялся юноша.

– Я думаю, у тебя с этим все в порядке.

К беседке подошел слуга и, низко поклонившись молодому человеку, сообщил, что его ожидают в канцелярии для решения неотложных проблем.

– Конечно иди, – кивнул ему Корах. – И не стесняйся сам принимать решения. Вскоре это тебе очень пригодится. Удачи, Моше.

Пост хранителя государственной казны перешел к Кораху не по наследству, а в признание заслуг на службе в финансовом ведомстве. Когда его предшественник, человек, лично знавший двух фараонов, удалился в палаты Почтенной Старости, пост казначея достался ему практически без конкуренции. Ближайшие советники фараона, мудрецы объединенного Египта, рекомендовали Кораха как человека многоопытного, умудренного жизнью, честного и, как никто другой, сведущего в своем деле. Фараон вручил ему государственную печать и ключ от казны; по завершении официальной церемонии Корах вступил в должность.

Подобный служебный взлет неегиптянина выглядел тем более странно, что в стране год от года усиливалось угнетение его соплеменников. Непостижимым образом некогда богатый и процветающий народ оказался в неволе, потеряв самостоятельность и впав в бедность. От восхода до заката люди были заняты тяжелым физическим трудом, не оставлявшим ни времени, ни сил ни на что, кроме сна и скудной трапезы. Рабство настолько глубоко укоренилось в их сердцах и умах, что никто уже не вспоминал о временах полноправной свободы. Едва ли они смогли бы объяснить, как оказались в столь бедственном положении. Ведь произошло это не внезапно, не в результате некоего события, а постепенно и незаметно, когда в течение многих лет их ограничивали в правах, отделяя от других египетских подданных.