Павел Амнуэль - Голубой Альциор. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 25

– Нет? – спросил турист, не сумев скрыть удивления.

– Ни разу не был, – погрешил Бертран против правды. Бывал он, конечно, – и за этой границей, и за многими другими. Если точно, то двенадцать раз. Посещения входили в практический курс. Трижды Бертран ходил в Грецию времен Гераклита, пять раз к бриттам, дважды бывал в Санкт-Петербурге в годы царствования Ее величества Анны Иоанновны, и по разу – в ознакомительных целях перед экзаменами по курсу теории пограничности – в Китае девятого века (кто тогда был императором?.. Да какая разница – в дыре, куда его отправили, о властях и слыхом не слыхивали), а еще в Виттенберге аккурат в год, когда Лютер написал свои девяносто пять тезисов. И почему туристов тянет во времена, где жить современному человеку невмоготу?

Турист изумился.

– Ни разу?

Бертран позволил визави выстроить систему предположений и, выждав минуту, произнес задумчиво:

– Нужна мечта, верно? Не так чтобы посмотреть, погулять, с людьми о политике и женщинах поболтать. Места красивые посетить. А мечта… как вера. Или она есть, или ее нет.

– Вы… не верите? – Турист впервые посмотрел Бертрану в глаза. Не удивленно, однако, а с вызовом, точно так, как ожидал паспортист. «Господи, – подумал он, – как легко с ними все просчитывается».

– Верю, конечно, – избавил Бертран туриста от размышлений о Всевышнем. – Верю, иначе не сидел бы сейчас на этом месте. Вера есть, а мечты нет. Не дано мне от Бога – мечтать. А отправляться за границу, не имея мечты… Это как ходить в церковь, не веря в Творца.

Турист, конечно, ухватился за «оговорку»:

– А что, – заинтересованно спросил он, впадая в нужный Бертрану тон разговора, – на должность… ээ…

– Паспортиста, – подсказал Бертран.

– Да. Не берут… ээ…

– Нет. Это давняя традиция. Вы не знаете?

Естественно, турист не знал. Откуда бы? Пограничная служба умела хранить секреты.

Турист покачал головой, и Бертран продолжил, доверительно наклонившись вперед:

– После Великой революции начали строить пограничные укрепления и пункты перехода границы… Когда же это?..

Он сделал едва уловимую паузу, пусть турист покажет, знает ли он хотя бы историю.

– В тысяча семьсот восемьдесят девятом, – подсказал турист.

– Да-да, сто лет назад. Тогда какое время было… Безбожники: Марат, Лафайет, Дантон… Указ о границах издал еще Луи Шестнадцатый. Последний его указ, да… Набожный был король, первым понял, что без границ не обойтись. А Робеспьер сразу предложил указ отменить.

– Знаю, – сказал турист с досадой. Торопится. Скоро вечер, нужно успеть на ночлег устроиться, в Париже четырнадцатого века это не так просто, как нынче: чужаков скорее боятся, чем привечают.

– Конечно, знаете, – добродушно отозвался Бертран. – Но, похоже, вам неизвестно, что против стен и границ возражали безбожники. А ратовали за границу…

– Понял. – Турист начал проявлять признаки нетерпения. Правильно, так и нужно.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнул Бертран. – Указ Луи Шестнадцатого остался в силе, и стены построили. Начали здесь, в Париже, а потом – по всему свету. Раньше-то как? Ходили без разбора из века в век, болезни переносили, изобретения, открытия, предметы… Торговля, натуральный обмен… Хаос… Сейчас никто и не понимает, почему раньше не догадались строить пограничные стены!

Турист мрачно покачал головой, взгляд его сделалсяя темным, нетерпимым. Не нравилось ему пограничье, понятное дело. Творческая личность, таким барьеры не по душе.

– Вот вы, – с энтузиазмом продолжал Бертран, подводя разговор к кульминации, – не будь границы, что бы сделали? Перешли овраг, оказались бы в четырнадцатом веке, году в тысяча триста девяностом от Рождества Христова… И первый же уличный дозор потребовал бы от вас подорожную, а ее нет. И где бы вы сейчас прозябали с вашей мечтой? В подвале, с колодками на ногах и цепью на руках. А? Это вы понимаете?

Турист, понимал, конечно, все они понимают, но если мечта… если цель… ожидание Несбыточного… В прошлом можно найти то, что исчезло в настоящем. Диффундировало, как говорят физики. Этот, как его… Брюллиэн, да. Из Высшей нормальной школы. Специально приходил, читал для пограничников лекцию, будто в Академии. Диффузия времени в пространство. Постоянно из головы вылетает. А ведь объяснял профессор: прошлое, мол, существует одновременно с настоящим – в одном пространстве. «Прошлое, – так он говорил, – от настоящего отделают заборы. С обычными границами, как между государствами. Есть граница между Францией и Испанией, например. А есть граница между Францией сегодняшней и Францией средневековой. И вы на этой границе служите. Обычные пограничники, обычные таможенники. Вот вы, например, месье… да, Бертран. Сегодня вы на одной границе, завтра на другой. Куда майор направит, верно?»

– Диффузия времени, – будто прочитав мысли Бертрана, подхватил турист. И закончил, наконец, свою часть диалога:

– А мечта у меня есть, конечно.

Бертран прикрыл веки. Дело сделано. Теперь турист все сам выложит, расскажет, можно будет его паспорт проштамповать или… В зависимости от того, какая у туриста мечта. Зачем ему на самом деле четырнадцатый век, в котором даже канализации нет, и нечистоты текут по улицам?

Турист перестал, наконец, теребить спрятанный под камзолом медальон. Распахнул ворот и снял веревочку с шеи.

Бертран широко раскрыл глаза. Взгляд привычно отметил: стандартная штука, три франка, на Монмартре такие можно купить в любой лавке.

Турист помедлил и, щелкнув замочком, откинул золотистую крышку.

Господи…

Бертран чуть ли не уронил ручку с металлическим пером, чуть ли не вскрикнул от восхищения.

Прекрасная работа. Изумительный художник. Может, новый Рембрандт. Или Караваджо.

Женщина была не прекрасна. Земные слова вообще не имели к ней отношения, земные слова пусты и ничтожны перед небесной, божественной красотой. Женщина смотрела на Бертрана, но видела не его, он ей был не нужен, кто он такой, клоп презренный, таракан убогий. Женщина смотрела на туриста, без сомнения, видела только его. Взгляд с портрета обращен был на Бертрана, но это всего лишь геометрия, направление, а на самом деле эти двое – турист и Она – жили друг другом, друг для друга… «Я к твоему склоняюсь изголовью, – говорила Она. – В моих объятьях ты, о, милый мой!»

Сразу стало понятно, почему турист так рвался в четырнадцатый век и почему прятал медальон.

Мечта… Да он за такой мечтой сам отправился бы не только через границу, но в Ад, как Орфей. Хоть в самый Девятый круг, как великий Дант.

– Она… – только и сумел произнести Бертран, протянув руку, но не решаясь дотронуться до медальона.

Вещица лежала у туриста на ладони, но ощущение было таким, будто изображение возлежит в воздухе, невесомое, неощутимое, возвышенное и земное, зовущее и не подпускающее к себе.