Гомер - Одиссея. Перевод А.А. Сальникова

Слухи о милом отце отыскать, о его возвращеньи;

[265] Где ты? Приди, помоги! В путь мешают уплыть мне ахейцы;

Больше других – женихи многосильные, полные злобы».

Так говорил он, молясь. Перед ним вдруг явилась Афина

Ментора образ приняв, стала схожа с ним видом и речью.

С речью крылатой к нему обратившись, богиня сказала:

[270] «Также и впредь, Телемах, ты не будь неразумен и робок,

Так как в тебе кровь отца, его доблесть живёт в твоём сердце,

Сила, с какой он всего добивался и словом, и делом, –

Цели достигнешь тогда и свой пусть одолеешь на славу!

Если ж не сын ты прямой Одиссея царя с Пенелопой,

[275] То не надейся, что ты завершишь своё дело успешно.

Редко бывает, чтоб сын по заслугам отцу был подобен;

Чаще он хуже отца. Очень редко бывает, чтоб – лучше.

Если не будешь ты впредь, Телемах, неразумен и робок,

И не совсем ты лишён Одиссеевой силы великой, –

[280] То есть надежда тебе совершишь своё дело успешно.

Пусть же опять женихи зло тебе замышляют, – оставь их.

Горе безумцам! Они в слепоте своей, правды не знают,

Смерти не чуют своей: в чёрном облике ближе и ближе

К ним подступает она ежедневно, чтоб всех погубить их.

[285] В путь же, намеченный твой, ты уж скоро отправиться сможешь.

Друг я тебе по отцу твоему, и поэтому нынче ж добуду

Быстрый корабль для тебя, и с тобою я сам в путь отправлюсь.

Ну а пока возвратись к женихам. Пусть тебе на дорогу

Дома припасов съестных заготовят побольше в сосудах;

[290] В амфоры пусть нам вина нацедят; а в мешки же из кожи

Жёлтой ячменной муки наберут, что полезна для мозга.

Я добровольцев в гребцы подыщу пока. А кораблей же

Старых и новых полно в омываемой морем Итаке.

Лучший из них подберу лично сам я; и быстро его мы

[295] В путь подготовим; затем вместе выйдем в широкое море».

Так говорила ему светлоокая дева Афина.

Голос услышав её, Телемах тут же берег покинул.

С сердцем печальным пришёл он домой. Там застал, как и прежде,

Всех женихов: вот одни в зале пиршеств с коз шкуры сдирали,

[300] Ну а другие свиней на дворе, заколов их, палили.

С колкой усмешкой к нему подошёл Антиной, улыбаясь,

За руку юношу взял, его имя назвав; так сказал он:

«О, Телемах! Вспыльчив ты, и в речах своих злых многословен!

Брось ты заботу о том, чтоб вредить нам и словом, и делом!

[305] Лучше, как друг с нами сядь, пей и ешь без забот, как бывало.

Волю исполнить твою не замедлят ахейцы, – получишь

И быстролётный корабль, и отборных гребцов! И помчишься

В Пилос священный, чтоб там разузнать об отце своём славном».

Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:

[310] «Нет, Антиной, не могу, неприлично мне с наглыми вами

Вместе сидеть за столом, пить и есть, веселясь беззаботно.

Будьте довольны уж тем, что покуда я был малолетним,

Вы, женихи, на пиры всё богатство у нас разорили!

Но повзрослел я теперь и, советников слушая умных,

[315] Много узнал, и в душе у меня стало мужества больше.

Я постараюсь навлечь вам на головы страшную гибель,

Так ли, иначе – не суть: здесь ли, в Пилосе, – средство найдётся.

Еду! И путь мой теперь, уж поверь мне, не будет напрасен,

Хоть на чужом корабле я отправлюсь, с чужими гребцами.

[320] Ваша вина в том, что я ничего своего не имею!»

Это сказав, руку тут вырвал он из руки Антиноя.

А женихи между тем пир устроили сытный и шумный.

Много обидных речей посылали они Телемаху.

Так говорили одни из ругателей дерзконадменных:

[325] «Нас погубить Телемах не на шутку решил, берегитесь!

В помощь друзей привезти из песчаного Пилоса хочет,

Или из Спарты. О том, видим мы, он заботится очень.

Или Эфиру ещё посетит, плодородную землю,

Чтобы оттуда он мог привести нам смертельного яда:

[330] В кратеры бросит его перед пиром, и всех нас отравит!»

Ну а другие в ответ говорили насмешливо первым:

«Кто может знать, вдруг и он на своём корабле глуботрюмном

В море, вдали от родных, как и сам Одиссей, просто сгинет.

Этим немало и нам он доставит хлопот, ведь придётся

[335] Всё, чем владеет он здесь, поделить меж собой! Ну а дом уж

Пусть заберут его мать с тем, кто станет из нас ей супругом».

А Телемах между тем в кладовую спустился отцову,

Где в помещеньях больших кучи золота, меди хранились,

Много там платьев в ларях было, много и масел душистых.

[340] В глиняных бочках вдоль стен многолетние сладкие вина

В складе подземном стоят. То – божественный чистый напиток

Тайно хранился на тот день счастливый, когда Одиссей вдруг

В дом возвратится родной, претерпев много бед и страданий.

Двери двустворные вход в кладовую ту прочно держали.

[345] Старая ключница всё проверяла там денно и нощно,

Должный порядок вела, охраняла богатства усердно;

Труд Евриклея несла честно, дочь Певсенорида Опса.

В ту кладовую позвав Евриклею, сказал Телемах ей:

«Амфоры сладким вином, няня, ты мне наполни: вкуснейшим

[350] После того, что храним, – дорогого, – что здесь бережёшь ты,

Помня отца моего, уповая, что в дом свой вернётся

Царь Одиссей, претерпев много бед и страданий в дороге.

Так, мне двенадцать налей полных амфор и плотно закупорь.

Кожаных крепких мешков приготовь; двадцать мер ты отмеряй

[355] Жёлтой ячменной муки, и наполни мешки эти ею.

Знай же об этом одна! Все припасы поставь ты отдельно.

Вечером я подойду, чтоб забрать их; в то время, когда уж

В верхний покой свой уйдёт моя мать, почивать собираясь.

В Спарту я ехать хочу, также в Пилос песчаный, – разведать,

[360] Нет ли о милом отце и его возвращении слухов».

Тут уж кормилица слёз не сдержала. И вот, Евриклея,

Громко рыдая, к нему обратила крылатое слово:

«Милое наше дитя! Как пришло тебе это на сердце?

Ты ведь единственный сын, ты – надежда последняя! Что ж ты

[365] Хочешь покинуть свой дом и уплыть, как уплыл твой родитель?

Сгинул он в дальних краях незнакомых, вдали от отчизны.

Здесь же, пока ты в пути, женихи злое дело устроят,

Чтобы тебя погубить; и богатство твоё всё разделят.

Лучше останься! Здесь мы, здесь твоё всё! Нужды тебе нету

[370] В страшное море идти, чтоб терпеть там и бури, и беды».

Так отвечал Телемах, рассудительный сын Одиссея:

«О, ты не бойся! В свой путь я иду не без помощи бога.

Но поклянись мне, что мать от тебя ничего не узнает

Целых одиннадцать дней или даже двенадцать с отъезда,

[375] Если не спросит сама обо мне, иль другие не скажут.

Я опасаюсь: от слёз красота её может поблёкнуть».

Клятвой великих богов Евриклея тогда стала клясться.

После ж того как она совершила надёжную клятву,

Амфоры сладким вином наполнять она стала, а после

[380] Кожаных крепких мешков приготовила, полных мукою.