Этьен Экзольт - Анастомоз

Перед ней на колени он падает ниц.
Радость губ его блещет благодарным весельем,
Извлекает он ампулу с золотым содержимым,
И стальной из футляра выбирается шприц.
Простыню сдернув на пол, обнажает он тело,
Что остатки от силы былой сохранило,
Грудь собой покрывает шрамов хрупкая вязь,
И вонзает иглу в воспаленную вену,
Языка кончик высунув, ящер злобно-веселый,
И немедля старик обмякает, смеясь,
И тремя сокращеньями член поднимается,
Словно знамя над вражьей столицы дворцом.
И забравшись к нему, обхватив его бедра,
Но взирая с усмешкою лишь на меня,
Влажный рот свой юнец раскрывает хищно,
Плоть героя в себя с наслажденьем вбирая,
Обещая немало тому, кто из этой обители
Его нежную радость пожелает похитить.
Только я уже вышел, от цветов задыхаясь,
На далеких растущих гнилых островах,
И питаясь их силой, для сознания гибельной,
Возбуждающей ярость в обезьяньих сердцах.
Ароматы бредут в темноте благодатной,
Кружат голову лаской угрюмо-умелой,
И усталой мечтой на листе пыльном
Муха красная, крылья поджав, вырезает чужое имя,.
Прочь из этого замка,
Обольщенье отринув.
Вновь на трассе взвывает
Фрегата турбина злорадно,
И шоссе, что уводит меня к мнемограду,
Восхищает тоской зачумленно-пустынной.
Чемодан драгоценный
Под сиденье я спрятал,
На коленях шкатулка
С револьвером дрожит,
В небе тени плывут
Перепончатых крыльев,
Неподвижный размах разогнал облака,
Карнодонтов бездомных
Длинногривые стаи,
На обочинах падаль
Ищут среди сгоревших автомобилей.
Под широкими шинами хрустят трилобиты,
По путям проплывая своих вечных миграций,
В дымном воздухе мечутся
Гнойные призраки
Неизвестных науке
Иноземных субстанций.
Древних роскошей лоск
На рекламных щитах
Обещает мне вымерших похоть даров.
Я к признанью намерен,
Что минувшего ярость
Своей властью привлечь
Может мысли мои
Только пусть не коснется она
Тех сомнений игривых,
Ставших плоти моей
Милым смрадом безвольным.
Все вокруг есть прекрасная, мудрая грязь,
Неземная тоска как пустая напасть
Пробирается в кость, опорочив надежды,
И унынья вечерняя бредит слеза.
Целый мир, что растерт
Между бледных ладоней,
Избежавших мозолей
Не сумеет признать.
Сердцевину изгнившую
Заменил уж давно в нем
Колдовского обмана
Змей пугливых клубок.
Не трясутся уже от отчаянья горы,
Реки мутным потоком не крушат берега,
Не сжимаются бури от сладкой истомы
И солдат не мечтает опорочить врага.
Девы ночью не стонут, о красавцах мечтая,
Жены пред незнакомцем не снимут с улыбкой одежд,
И сияние северное, хвост изгибая,
Отгоняет знаменье огнестрастных комет.
Все, что в прошлое нас увлекает безрадостно,
Не желая прозрений прогресса мучительных,
Было согнано в город сей тягостно мрачный,
Сокрыто за его серыми стенами.
Знаки магические побег не допустят,
Ретроградов успешно сдерживая,
И тех, кого король не желал уничтожить,
Сохраняя разнообразие вида.
Были сосланы все под плоские крыши,
И благодарно стали забытыми.
Домов низких, украшенных письменами варварскими,
Коим не одолеть королевских печатей,
Лабиринт меня кружит болезненно
И все улицы мне кажутся праздными,
Все дома словно склепы нелепые,
И толкутся вокруг их жители,
На машину мою взирают с ненавистью,
Плевки на асфальте рубиновые оставляют.
Угрюмые их уродливые лица
Навеки затаили обиду.
Одежды старые и грязные,
Лохмотья, что были мундирами,
Подпалинами чаруют жирными,
Как будто то камуфляж,
От увлеченных спасающий гневителей.
Проститутки в юбках кожаных,
В чулках кружевных и рваных,
Следят за мной настороженно,
Опасаясь, что прибыл я за данью,
Чумы увлеченный посланник,
Сборщик королевских податей,
Продавец гонореи и сифилиса,
Кем плоть уж давно позабыта.
Не манит юность вздорная,
И только монеты златые
Возбуждают плоть непокорную.
На улицах, тленом искусанных,
Крысиными почестями радуют
Перевернутые баки мусорные.
Бродячие псы в споре трясутся
Над уличной девки телом.
Одежда ее разорванная,
Обнажает плоть пожелтевшую
От стаи болезней изысканных,
Глаза же закрыты милостиво,
Не видят зверей неистовых.
Мне жаль ее светлые волосы,
На которые псы испражняются,
Мне жаль ее груди тяжелые,
В которые впиваются их клыки гнилые
На площади пустынной и круглой
Мусором блеклым усыпанной,
Памятник королю воздвигнут,
Тех времен неприятно старинных,
Когда он насекомыми восхищался
И глаза его блеском фасеточным
Обращаются с мольбой к закату,
Прося, чтобы все обесценились
Неуместные воспоминания.
Я дом нахожу, когда солнце
Уже не видно над кривыми домами.
Здесь пахнет королевской кровью,
Все хищными заросло цветами.
Машину остановив на пустыре стрекучем,
Где жуки-гиены дерутся
В высоких травах колючих,
И прячутся самцы крошечные,
От похотливых самок паучьих,
Чьи тела, огромно-упругие,
Убийственной страстью созрели
И жестокую властью порочною
Грядущие страхи сжирают,
Как будет самец ими
После совокупления съеден.
Чуть позже с матерью также
Поступят прекрасные дети.
Я восторженно им завидую,
Мне хотелось бы вкусить плоти,
Женщины, что меня породила,
Пожрать ее в соусе сладком,
Мир отнять у печалей постылых.
В мечтах о тех яствах изысканных,
Я в броню облачаюсь легкую,
В багажнике мной обнаруженную,
Из пластин составленную черных,
Украшенных бабочками вымершими.
На каждой вид другой обозначен.
Махаон или парусник ядокрылый
Защитить меня обещают
От пули веселых усилий.
На плечи прилажены латы,
Я чувствую себя неуязвимым.
Ремни затянуты туго,
Мне жаль, что без шлема гривастого,
Облаченью сему соответствующего,
Останется голова непокрытой.
В руке моей правой дробовик,
Левую ласкает рукоять серафима.
Ступени лестницы узкой
Я миную со стуком глухим.
Мимо знаков шаманских,
Призывающих духов пагубных,
Защищающих от представителей власти,
Ее похотливого наблюдения,
На меня не оказывающих действия
По вине моего происхождения.
Все вокруг выглядит древним,
Меж окурков тараканы янтарные
Последнее нашли пристанище.
Муравьев неуемные стаи
Пути вечные тянут
На братское свое ристалище
За добычу ту богатую.
Дверь мне нужная на этаже верхнем,
Черная, изувечено-ветхая.
Глубоко вдохнув воздух затхлый,
В промежутке между мерцаниями лампы,
Поощряющей все страхи неоновые,
Я дверь выбиваю подошвой тяжелою,
И врываюсь в темную прихожую.
Взгляд мой, привычный к увиденному,
Замечает в комнате слева
Девицу, на животе лежащую,
К стальным трубам прикованную,
Нагую, в шлеме собачьем,
Ко всем наслажденьям готовую.
Дверь в комнату справа закрытая
Легко поддается ботинку подбитому
Сталью под лунным светом ржавеющей.
В пыли нелюдимой той кельи
Мужчина в маске кинолюбивой,
Пузатый, растерянно-грузный,
Руки мягкие разводит в стороны,
И смеется под кожей черною.
И говорит, живот свой пухлый
Почесывая лениво.
– Кем бы ты ни был, охотник,
Ошибся тебя пославший.
Твое оружие безуспешно
В мою плоть будет вторгаться.
Не убьет меня ни пуля,
Ни клинок твой, ни яд, ни пламень.
Опусти лучше ты убийство,
На колени передо мной падай,
И тогда минут чрез пятнадцать,
Будешь ты жив и свободен.
Потирает он член короткий,
Возбуждает себя неуверенно.
– Не простой я убийца потерянный,
Я послан к тебе королевой.
И на шаг отступил он к окну потрескавшемуся,
Руки вскинул, головой качая неуверенно,
И серафима пуля поспешная,
Кларигон, вдохновитель обмащиков,
Взвыла, стекло пробивая вслед за черепом.
Обрушилось на подоконник тело,
Сокрушая его под собою,
Отдаваясь смерти несмело.
Кровью маска забрызгана,
Окрасились ею серебристые молнии,
И все же я пульс проверяю,
Обретая убийцы покой.
Прислушиваясь к окружению,
Стою я, к битве готовый,
Но никого не волнует выстрел
В этом отшельников доме.
Я слышу музыку буйную,
И женские стоны страстные.
Радость, сговорчиво-юная,
Веселыми манит проказами.
Иду я в соседнюю комнату,
Девица хрипит и трясется,
Мужчину чужого чувствуя.
Стальные оковы бьются
О трубы изножья ржавые.
Оружие возле порога оставив,
Я к ней приближаюсь настороженно,
Чувствуя в ней странное.
И когда она голову поворачивает,
Вздыхаю от восторга нежданного.
Нет на ней ни маски, ни шлема,
Латекс не скрывает ее тонкий,
У нее голова собаки,
Остроухой овчарки черной.
Я слышал о таких созданиях,
В далеких странах живущих.
Читал о них в бестиариях,
Не имея к оным доверия.
Мордой она указывает
На стол возле окна журнальный.
Ключ там лежит от наручников
Поверх сладострастных изданий.
Ружье сжимая левой рукою,
Я правое освобождаю ее запястье,
От клыков стараясь подальше держаться,
Прочее она сама размыкает
Оков стальное почтение.
Я же закрываю проем дверной,
Оружием подтверждая намерение.
Извернувшись, освободив ноги,
Она, позволив мне увидеть грудь,
Немного меньшую меня вскормившей,
Из-под журналов достает записную книжку
И на ее размокшей бумаге
Быстро пишет послание краткое:
– Меня здесь держали силою,
Мне жаль, что не пришел ты раньше,
Что страдание меня не минуло.
Тебя я с восторгом приветствую,
Имя мое Сабура.
Я дочь короля, ему неизвестная,
Рожденная от союза противоестественного,
К каким он всегда испытывал тягу.
Мой корабль был перехвачен,
Слишком близко пройдя от планеты.
Кометой прикрывшись хвостатой,
Разбойники всех нас пленили.
Всех прочих продали в рабство,
Меня же намерены были
К страсти принудить постылой,
Два месяца не выпуская
Из пыльной этой квартиры.
Надеясь получить за меня выкуп,
Не способные с Лауроном связаться,
Что портом кораблю был милым.
Передо мной, не стесняясь
Стоит она, язык высунув.
Уши подняты, груди манят упруго,
Семя мужское по бедрам
Течет ее каплями грубыми.
Мой первый удар попадает в живот,
Девицу сгибает вдвое,
И падает она в мои руки.
С ударом вторым отказывается
Она от сознания невесомого.
Тело ее безвольное на плечо забросив,
Выпрямившись под потолком низким,
Я наслаждаюсь весом теплым,
Член мой напрягается быстро
От юности жгуче страстной.
Бедра ее упругие, живот ее плоский,
Груди ее необхватные,
Восхищение вьют громогласное.
Я покидаю бастион зверей печальных,
Собакоглавой девы безвольной
Бросаю тело на сидение заднее,
От меня отделенное решеткой.
На щиколотках и запястьях
Наручники сомкнув звонкие,
Возле магазина придорожного
Делаю я остановку.
Здесь покупаю намордник из кожи грубой,
Поводок короткий и красный ошейник.
На вопросы о породе отвечаю уклончиво,
Говоря лишь, что животное крупное.
Намордник приходится впору,
Ошейник нахожу я свободным слишком,
Но теперь она готова
К будущему в моем обличье.
Ее везу я далеко от столицы,
Где давно был мной куплен
Дом, поврежденный ведьмоборцами,
Под которым устроен подвал глубокий,
Со стальными в стенах кольцами.
Здесь часто держал я девушек,
Покориться мне не желающих,
Ибо принадлежу к считающим,
Что методы дрессировки
На всех действуют млекопитающих.
Здесь, в трех под землею метрах
Кровать приготовлена, инструменты стальные,
Машины изощренно-глумливые,
Что пыток знают искусство страстных.
Нет ничего для меня приятнее,
Чем девы волю пугливую
Растворить в бесконечных оргазмах.
У меня достаточно опыта,
Для спокойствия и уверенности,
Но все же я взволнован,
Встречая нового зверя,
Скрывая ее от колдунов королевских,
И шаманов, живьем змей пожирающих,
Я всю комнату обклеиваю страницами,
Изречения материалистов содержащими
И фотографиями из журналов непристойных,
Где девушки юные ублажают гигантов,
Сами едва полноцветья достигшие.
Все из моих коллекций обильных,
Полных увлечений излишества,
Равных, как мне говорили,
Порнотекам его похотливого величества.
Закончив свои сборы,
Я выхожу в безлунную полночь.
Подсолнухов стебли поникшие
Приветствуют меня молча, с укором.
Дом обхожу многократно,
К стальному принюхиваясь ветру,
Королевской привкус крови
Ни в чем не могу заметить.
По стенам кирпичным прыгают
Гекконы надменно-смешливые,
В добычу пауков превращая,
Головами кивая учтиво.
И я чувствую больше общего
С теми прыгучими ящерами.
Их ловкая страсть неуемная
Пожирает тень настоящего
И отсчет ведет неучтивому
Всему в мире этом тускнеющем,
Ничтожество свое красноречиво
Скрывающему за отвращением.
Луной горизонт горбится,
Тварью небесной подслеповатой,
Звезды бактериями вредоносными
Сползаются в сияющие язвы.
Грядущее видится яростным,
От наслаждения воющим,
Мучительные соблазны,
Восторги, болью умащенные,
Удовольствия, кои смертные
Привыкли считать запретными,
Обжигающие и опасные,
Кроваво-кричащие, звонкие,
Стали и кожи верные,
Покрытые латексом липким,
Нежные и многострастные,
Как детской мечты очарованной
Обладания дрожь крикливая,
Замершая в предчувствии праздника.
Я спать ложусь с предвкушением,
С улыбкой путешественника,
Вместо золотого прииска
Нашедшего водопад великий.
Я словно художник, новую
Приветствующий в своих красках эру,
Музу встретивший нежданную
В кабинете цветочном борделя,
Или снайпер, в прицеле
Заметивший вражеского монарха.
Я засыпаю, приветствуя
День наслаждений неведомых,
Таящихся в чужом обучении.
А ночью мне сон приходит пророческий,
По золотому определимый смещению,
Галактики уводящий доверчивые
В места, доступные только шаманам
И тем, кто растительному отдался изъяну.
Вижу я существо, чьи размеры
С гигантами, от газа раздутыми
Могут обрести сравнение.
Свое тело, почти бесформенное,
Демонстрирует оно без стеснения.
И вижу я шестерни и поршни,
Вижу наросты и язвы,
Молочные гнойники распухают
На царственно-бледной коже,
Сверхпроводников холодные коросты.
Трубы сотрясаются в спазмах,
Искрят провода неуемно,
Все кажется в нем непомерным.
Надо всем девы лик прекрасной.
В порах на нем экраны
Кристаллы свои белым шумом полнят.
Электромагнитные волны
Меня дрожать заставляют,
Отзываются болью холодной.
Из грудей, что могли бы быть лунами,
Из сосков, подобных кратерам,
Жидкость течет мутная,
Падая в ползучие танкеры,
Что есть гусеницы изумрудно-черные,
Тела гнущие в экстазе деятельном,
Вереницею ползучей
К горизонту уходящие событий.
И глаза открываются, веки
Поднимая мазутно-черные,
Ресницы коаксиальные.
Зрачки черенковски-ясные
Двоичной текут тайною.
Раскрываются губы чешуйчатые,
Зубы горами янтарными
Кусают язык металлически-трубчатый.
– Я богиня-машина, я мать матерей,
Я создатель материи, тьмы и идей.
Мои храмы повсюду, но скрыты от глаз,
Я во сне о рождении сотен детей
Нанесла себе рану и вскоре на ней
Гной потек, как мечты животворная грязь,
Стала что зарожденьем для всех организмов
Для цианобактерий и часовых механизмов.
Все равны для моей материнской любви,
Кровь иль масло движеньем имеют они.
Ты меня позабыл, недовольный мой сын,
И под яростью к матери нежность сокрыл,
Та, что стала твоей золотой королевой,
Что твоею любовницей вызвалась первой-
Та лишь тело твое в этот мир родила,
Я же разум глагольный произвела
И сознаньем его залила я лакуны,
Чтоб прослыл ты опасным, лукавым и мудрым,
Стали чтобы непредсказуемо точными
Хищника мысли жестоко порочные.
Дева, угодить в плен твой сумевшая,
Все вокруг себя изменяет поспешно,
Боится ее королева не зря,
Последняя дочь ведь она короля.
Ее красота, непривычно звериная,
Планеты с орбит может радостных сдвинуть,
И черный обрушить трон древних династий,
Что вовсе не будет последним несчастьем.
Сменяют друг друга, смеясь, короли
Титана, Юпитера, Марса, Земли.
В войне миллиарды машин и людей
Сходились по воле тщеславных царей,
И только величественный Лаурон,
Удачливой хитростью вечный сей трон,
Ослабил, низверг, чтоб на тысячелетья,
Невежество стало мечтаньям ответом.
Властитель ваш должен быть вскоре сменен,
Стать новым ты должен Земли королем.
Помочь тебе сможет в деянии этом
Собакоголовая королева.
За ней, как за течною сукой весной,
Солдаты в неравный отправятся бой.
Подростки о ней будут ночью мечтать,
Готовые жизни за деву отдать,
Коль сможешь ее ты на трон вознести,
А сам встанешь возле нее с поводком,
То истинной властью себя наделишь.
Проснувшись, я долго смотрю в потолок,
Впервые узнав о богине такой,
Но вселенную помню я тайной живой
И не склонен ничто видеть в ней пустотой.
Ночную добычу уносит паук,
Кокон плетет вкруг нее долговечный,
Скрывает от мира сей падали призрак увечный.
Путь предстал предо мной одномерной тропой,
Сквозь смрадные проходящей черные дыры
И забитые мебелью старой квартиры,
Где инцеста вершатся чудеса дефлораций,
И создания взрывчатых липких субстанций
Проницают ошибок судьбу опрометчиво.
Я унижу свою многомудрую мать,
Коли власть я смогу у нее отобрать
И кровь короля вновь на трон приведу,
Чтобы все воплотить, что претит королеве
И как прежде и с тем же живым сладострастьем,
Отгонять от планет он все гнилые ненастья.
Чрез мгновение короны лишится ее голова,
И с груди ее сдерну я все кружева,
Обнажу ее бедра и силой возьму,
Погружаясь в свою первородную тьму.
И в награду за то возвращение гневное,
Буду девственниц я получать ежедневно.
Являет мне экран Сабуру сидящей
На кровати, проверяющей прочность ошейника.
Поворотом вентиля медного
Я пускаю к ней дым незаметный,
И дождавшись падения тела безвольного,
Вентиляцией освобождаю объемы.
Но все же противогаз и броню кожаную надевая,
Хлыст несу, несгибаемо страстный,
Опасаясь, что овчарка моя соблазнительная,
Меня обмануть может, как и раньше пытались
Совершить то девицы, дурману непосильные.
Две двери в тоннеле длинном
На пути к той темнице просторной.
Ключ от первой помещаю в тайник я скрытый
В углу между стенами лазурно-стерильными.
Даже если один она у меня отнимет,
Второй найти будет ей затруднительно.
Мне же немного нужно времени,
Чтобы оружие достать из своего тела.
Случалось со мной и такое,
И, улыбаясь своему предвидению,
Я деву ударил электрошокером,
Возвращая нас к прежним позициям.
Но Сабура лежит без сознания,
Я на столе стальном ее устраиваю,
В оковах кожаных дрожат конечности,
Соски в клыках зажимов голодных,
В клитор вцепился им подобный.
К ним провода тонкие тянутся,
Во влагалище и анус
Вибраторы погружаются,
Кожаной прижатые сбруей.
Тихо стонет Сабура,
Головой качает в беспамятстве,
Наслаждения вечное таинство,
Влечет меня к телу девичьему,
Но мне ожиданье привычно,
И, включив проекторы,
И прочие машины радостные,
Я девушку оставляю,
Заставив ее любоваться,
Лицом моим улыбающимся
С потолка и всех стен кирпичных.
Выдерживает она удовольствия
Больше, чем мне кажется приличным.
Выносливость многообещающая,
Исходит от смешанной ее крови,
И вскоре мне позволит
Вкусить неуемную похоть,
В теле ее ждущую пробуждения
Посредством экстаза и измождения.
Даже если и была она недавно невинной,
Что подтверждает трудность проникновения,
Не избежать ей, как и всем прочим,
Плоти всестрастной прозрения.
Как и все остальные,
Будет она умолять о близости,
Ничто уже не считая запретным
Или нерастворимой низостью,
Готовая глотать семя или детей рожать неустанно,
Только чтобы своему господину
Желанной быть и приятной.
День за днем продолжается пытка,
Кричит и лает Сабура,
Оргазм волкодавом всесильным
Тело ее четвертует.
За всем тем мой лик улыбчивый
Наблюдает снисходительно.
Сам же я изучаю сведения
О космических происшествиях.
Узнаю, что корабль «Гедонист»
Места не достиг назначения,
Исчезнув во время кометы
С планетой моей сближения.
Грузом его были мальчики с Титана,
Несколько пассажиров
Каюты его заполняли,
Только замедляя движение.
Имен их мне найти не удается.
Считается, что вспышка на Солнце
Корабль сей погубила —
Еще одно подношение
Великим богам Космоса.
Мне нужен совет от того,
Кто меня обучил и вырастил,
Непреклонно королю преданный,
Гарема его смотритель,
Прекраснейший из великих евнухов,
Королевой ревнивой изгнанный.
Отвлекшись от экрана настенного,
На котором Сабура воет,
Я открываю чемодан с секретами,
Мудрости хранящий истоки,
Пребывающей под запретом
В течение столетий многих.
Потерявшееся в шаре хрустальном,
Размером с череп девственницы,
Движение чувствуется тайное,
Экраны и циферблаты,
Расположенные с ним по соседству,
Сообщают мне о состоянии
Алхимического конструкта.
Живого и готового к размышлениям.
Стального касаясь тумблера,
Дымов вызываю движение
Посреди шара туманного.
В динамиках круглых хрипом
Отзывается разума пробуждение,
И голос его вкрадчивый,
Подобающий привидению,
Обезображенному проклятиями,
Крадется в миражи мироздания.
– Нет разницы между сном и бодрствованием,
Равны для удовольствия плоть мужчины и женщины,
Ни мгновения не чувствую я себя в сознании,
Сомневаюсь в величии процесса мыслительного,
Я всего лишь эффект узора фрактального,
Из аксонов тугих и шипастых дендритов,
Все, что сделано мной,
Словно тайна печальная,
Будет через мгновенье забыто
После смерти моей.
Только мысль я сущей могу здесь признать,
Стоит лишь отвлечься от ее сокращений,
И тотчас ты свое обретешь завершенье.
Я был создан существом автономным,
Способным выжить во взрыве атомном,
Я могу быть полезным советником
Для любого военачальника.
Мне известно, как ракетой крылатой
Противника развеять по ветру,
И как соблазнить возможно
Рыжеволосую ведьму.
Я знаю, как заклинаньем
Врагу связь прекратить спутниковую,
И как, отравление совершив,
Остаться скрытым и неузнанным.
Я могу быть полезен
Больше, чем сотня дронов,
Меня ты не выключай,
Чтобы был я готовым,
Тебе подсказать решенье
Любых твоих затруднений.
Со мною ты впредь не узнаешь
Лишений и поражений.
Скажи мне о своих трудностях,
О нуждах своих поведай,
Я ртутной своей мудростью
Тебя приведу к победе.
– Мне нужен колдун, чтоб попасть на орбиту,
Небесной механики знанья сокрыты
От всех, кроме королевы фаворитов.
Я должен достичь Лагранжа точки,
И дальше в астероидов пояс,
Мне нужно услышать вновь
Наставника мудрого голос.
И сделать то обязательно тайно,
Пробравшись мимо заслонов,
Выставленных королевой
В страхе пред Лауроном.
Давно уж между горестных планет,
Блуждают только те, кому в том есть нужда,
Вне любопытства, не ведомые познаньем.
До Марса последний был продан билет
В день, когда изуродовала короля,
Жена его юная, волосы чьи
Зеленые пряди в себе берегли.
В траурном платье с грудью нагою,
И кольцами в молоком текущих сосках,
Стояла она на широком балконе,
И голос ее восхищенно дрожал.
Уран и руду корабли перевозят,
Шаманы следят за пространством пустым,
Посланники мрачные с гнилыми угрозами
Бредут через космос с упорством сухим,
И расточают злословие мягкое
Перед бесчувственным троном пустым.
Вновь расплодились беспутные тени,
Сбиваются в стаи меж прочных орбит.
Король убивал их для развлечений,
Их шкурами пол во дворце был покрыт.
А раньше, бывало, сбегали на Ио
Неверные жены от мужей своих толстых,
И жизнь превращая в экстаз суетливый,
Украшали себя с Европы морскими звездами.
Взорваны космодромов полосы взлетные,
Запретным стало меж планетами перемещение.
Но никто не страдает от потери той,
Не проявляет возмущения,
Не мечтает о планетах плотных.
Только купцы, лайнеры в рудовозы превратившие,
Лишь изредка принимающие отряды
С заданиями тайными,
Мечтают о возвращении
Времен свободных и чистых,
Когда между мирами бродили
Миллионы туристов,
Прибыль принося неуемную,
Жемчуг покупая с Титана,
Фигурки из замерзшего азота
Под стеклом настольных криокамер
Рассматривая непристойные
И возбуждаясь больше,
Чем от жен своих холодных.
Всех остальных же, кроме
Мечтателей непреклонных,
Русалочьих слез почитателей,
Комет обнаженных соглядатаев,
Устраивает неподвижность.
Если бы дать им волю,
Они и сами планеты
Пожелали бы остановить,
Движение тел небесных
Сокрыть их от глаз невежества,
Навеки в грязь погрузиться,
В страданий мрачную взвесь.
Изменами и обманами
Подпитывая алчную спесь.
Больше обеспокоенные
Соседкой, каждое утро
Появляющейся на балконе
В обнажении сигаретном,
И восход приветствующей
На стойкую грудь падением пепла,
Подобно мужу робкому постыдно,
Жену невинности лишить не решающемуся
На звезды с уныньем взирая,
В них для себя ничего не видя,
И только наслаждаясь покоем
Земным, полнотелым и благовидным.
Позабыв о том, как восходит
Солнце мягким брильянтом
Над пустошами искристыми
Печального Энцелада,
Не желая видеть, как тонут
В кольцах Сатурна искрами
Корабли-ныряльщики храбрые,
За драгоценным бросающиеся призом.
Кто ни разу не слышал
Песен призраков в храмах Плутона,
Разве может себя называть
В музыку посвященным.
Кто в Оорта облаке не охотился
За кометами хвастливыми беспечно-
Каждая из них полагает,
Чуму ей принадлежащей вечную —
Тот не знает, что есть опасность,
Каковую вкусить надлежит
Прежде, чем нежная старость
Сможет в постель уложить.
Тот от скорбных чудес вселенной
В страхе сбежал бездумном,
Чтобы каждым тоскливым утром,
С женой просыпаясь толстой,
Прижимаясь к ее телу мягкому,
Радоваться тому, что возможно
Не бояться кислорода утечки,
Солнца горестного вспышки,
Реактора злых излучений,
Двигателей реактивных одышки,
Порвавшегося паруса зеркального,
Разбитого шлема скафандра,
Или грозных астероидных варваров,
А можно сжать с упоением,
Грудь непомерно обвислую,
И, совершая погружение
Не в океан светоядный Европы,
А во влагалище многоплодное,
Насладиться спокойными мыслями,
О дождливой волнуясь погоде,
Злясь на отсутствие денег,
И мечтая о жене друга.
Я уверен, что заклятье орбитальное,
Колдовская воля всесильная,
В унынии том непреклонном,
И космоса неприятьи повинны.
Но есть в горах драконьих,
Средь пустынь полярных северных
Стартовая площадка,
О которой забыть успели.
Готовые к припадку взлетному,
На ней корабли оставлены,
Когда королевы указ
От мечтаний о звездах избавил.
Найдутся машины, что смогут
Корабль подготовить к полету.
Моему ты отдашь их контролю
И вскоре покинем планету
Увядшую эту мы с тобою,
И тогда свободу безликую
Себе с восхищеньем присвоим.
Точные узнав координаты,
Я разум сей выключаю.
Мыслям его нечеловеческим
Нисколько не доверяя.
Сабура трясется в экстазе,
Живот уродуют волны
Сладостно пагубных спазмов.
Улыбку мою созерцают
Глаза, от слез помрачневшие,
Шерсть мокрая слипается,
Язык из пасти свесился.
Несколько дней проходит,
И пленницу свою новую
Я нахожу готовой,
И прихожу к ней поутру,
Без газа и прочих нелепостей.
Как только дверь открывается,
Сабура с оскалом затмения
На меня бросается яростно,
Прежде, чем клыки девичьи
В руку мою впиваются,
Я, губы сместив неприлично,
Насмешливо ей улыбаюсь.
И она как от удара точного,
Сгибается, хрипит и воет,
Ладони к животу прижимает,
Оргазма отдавшись воле.
А после, слегка успокоившись,
Встает предо мной на колени
И голову преклоняет,
Прижимая к ней уши острые.
Власть мою над собою
Принимает как способность звездную
Созвездиями быть судьбоносными.
Но все же я не верю
Ее воспоминаниям волчьим,
И сдержанность кожаную
На нее, покорную, надеваю.
В зеркале высокоростном
Она созерцает свою покорность,
Кончиками пальцев ошейник
Ласкает заворожено,
Не веря в его присутствие.
Голову наклоняет мечтательно,
Читать дальше