Игорь Олен - Гибель Республики. Хроника в сценах и документах

Помнишь восстание Спартака Фракийца? помнишь, он выскользнул из ловушки, слаженной Крассом? Тот разбранился в адрес невольников, не желавших стараться к крассовой славе, и лишь Катон-юнец, отличившийся мужеством в той безрадостной брани, смел возразить при всех, что Спартак не чудовище, но великий стратег, не менее. Ты представь себе Красса, коему поднесли под нос нечто вроде зерцала, где подмечалось, что он бездарен! Красс тихо буркнул: «Юноша, верно». Ну, а Катон ему: «Если храбрость есть искренность, ни Эней, ни Язон, ни ты сам не храбрей меня». После этой войны он не взял наград и прослыл чудаком, – а вспомни, как напрягался Красс, требуя за победу в битвах с рабами громкой овации!

Вот кто в этом году наш квестор, новый сенатор, твёрдость которого исключительна. Он обрушился на чиновных крыс казначейства, кравших в казне без удержу. Он, усилив проверки, вынудил плутов вспомнить о честности; казнокрадов изгнал под угрозой предать суду за хищения. Богачам сократили выдачу займов, плебс кредитуют. Рим при Катоне помолодел, – точней, увлечён к дням ранней Республики и как будто вдруг понял: нужно блюсти закон, чтоб царило довольство, а не разборки, крики и схватки простонародья и оптиматов. С той же отчётливостью Рим понял, что заскорузнул в подлости и безудержной жадности, и катонову твёрдость счёл тиранией. Факт тому: не имея законных прав, он вдруг вызвал всех, получивших от Суллы плату за казни и за доносы, и обязал вернуть деньги в казну немедленно. Закипая от ярости, палачи это делают и торопятся, дабы не было хуже, дабы не вздумали трогать прошлое.

Как сильна справедливость, корни таящая не в общественных нравах, а в трансцендентности; и Катон её видит. Я же не вижу. Все мои слабости и сомнения оттого, увы, что моим близоруким умственным óкулам справедливость незрима. Но если выпадет различить её, как в моей смелой речи за Росция, сколь велик я тогда! сколь любят меня квириты!

82-й год. Рим, преданный разрушению. Сулла в кресле диктатора и в военных доспехах, на озарённом кострами Форуме, попирает диктаторским сапогом прах Мария. Над толпой – безголовые статуи. Объявляется список; названных тянут крючьями, отсекают им головы. Тащат родича Мария и велят позвать Цицерона, Помпея, Цезаря.

Сулла:

– Дай, Катилина, меч Цицерону. Он, шавка дохлого полусгнившего Мария, навострился болтать, смотрю, о «преступных убийствах»? Пусть он узнает, чтó есть убийство, чтоб не трепать зря. Пусть он возьмёт меч и, клянусь жизнью, бьёт свата Мария! Или срубят ему его голову заодно с языком. Оратор! Бей популяра, тоже эзопа! Он, с тобой вместе, тщательно слизывал с ляжек плебса дерьмище?! Хватит, довольно!! Вся власть – сенату, доблестным нобилям, оптиматам-патрициям! Чернь пусть жрёт свой хлеб и сидит в тёмных смрадных углах без звука. Ну, Горох!

Цицерон опускается от смертельного ужаса в лужу крови, трясётся, тихо рыдает.

Сулла, с усмешкой:

– Сделал что надо, трус! Добродетель забыл, трепач, а злодейства не вынес. Будь таков!

Катилина под хохот толп изгоняет оратора.

Сулла Цезарю:

– Ты зачислен в жрецы до возраста. Может, подкупом? Берегись, щенок… Принимайся! Ты ведь с Корнелией не развёлся, как я приказывал? Браво, плут, доказавший лояльность роду Корнелиев, ибо я – твой диктатор Луций Корнелий – крайне доволен. Но я и Сулла, Сулла Счастливый! – Он продолжает, встав и нахмурившись: – Засвидетельствуй верность казнью сей мрази, коя родня тебе! Заруби марианца! Ведь твоя тётка – вдовушка Мария, верно?.. Цезарь, смелее!

Тот отклоняет меч, мотивируя:

– Ты вождь Рима, но и радетель римских порядков; не оскверняй же древний обычай. Я – жрец Юпитера, мне не следует даже видеть меч.

– Изворотливый хлыщ! Пройдоха! – Сулла берёт прах Мария и бьёт Цезаря этим прахом в лицо. – Вот так тебе!! Получай, хлыщ, дядю!!

Цезарь стоит застыв, и на лбу его капли крупного пота.

Сулла идёт мыть руки к фонтану, а возвратившись, цедит с ухмылкой:

– Йо, Катилина, храбрый мой воин, ну-ка, убей его, Гая Цезаря.

– Ты пугнул его; будет, – гнёт Катилина, рослый и пасмурный. – Я на этом стою, о Сулла!

Чернь и солдаты хором взывают:

– Верно, Диктатор! Юноша истинно жрец Юпитера!

Сулла, с бешенством:

– Так запомните: в нём сто Мариев, и когда-нибудь вы поплатитесь… Прочь, юнец! С этих пор ты не жрец. Не дело, дабы мальчишка знался с богами… Прячься, спасайся! Завтра ты будешь, плут, вне закона, предупреждаю… О, глупый сброд вокруг! Вы не дали мне, Сулле, кончить с паршивцем, кой обольёт мир кровью! Всем, кто убьёт его, начиная с рассвета, – вилла в подарок.

Цезарь уходит.

Сулла взывает с долей насмешки: – Эй, где Помпей-герой? Подойди, друг… Римляне, объявляю Помпея «Магном», то есть «Великим». Он возвратил мне Африку, заодно и Сицилию… Вот наш собственный Александр, блистающий блеском лавров… Празднуй триумф, Помпей, молодчина! Мы породнились, Марс войны и герой, объявленный императором! Так, герой, или нет?

Помпей, держа шлем в руке, подтверждает.

Толпы горланят, вздев мечи:

– Честь Помпею! Честь Сулле! Йо, триумф!!

Сулла, хмыкая:

– По закону он не имеет прав на триумф, друзья, если не был назначен римским сенатом как полководец, – но он, на счастье, родственник, зять Счастливого Суллы! Сулла всё может… Ближе, Эмилия.

От матрон отделяется женщина с животом, подходит.

– Гней Помпей Магн – твой муж впредь. Брось мужа прежнего, плод которого носишь, вижу, во чреве. Ваш брак расторгнут волею Суллы.

– Эту куда, зять?! – рвётся к Помпею женщина, волочащая следом дочь. – Ты муж её! Кто вернёт ей отца, убитого потому, что он был твоим тестем, но не сулланцем?.. Ой, что творится?! Бросил супругу? Будь справедлив, Помпей! Сулла, смилуйся! Ведь Помпей был женат!

Помпей, кривясь и шагнув быстро к пленному, отсекает мечом ему кисть.

– Ответ мой, Сулла.

Снова сев в кресло, тот восклицает:

– Магн 7 7 То есть «Великий» (лат.). , неречистый, бравый и царственный! Отсеки и другую кисть – вбить ему куда следует!

Возникает юнец с мечом; он стремится к Диктатору. Его держат за край детской тоги и не пускают: «Стой же! Куда, малец?!»

Сулла, это заметив:

– Ты, Катон?.. А! спешишь мне на помощь? Мальчик, ты юн ещё и не место тебе меж взрослых… Эй, Сарпедон, грек! Плохо лелеешь отпрыска знаменитого рода, сына покойного друга Суллы! Как он попал сюда? Уводи его и учи с сих пор лучше римским отеческим добрым нравам! В праздник яви его для приветствия, дабы он привыкал ко мне, сей бутон благородных доблестных качеств. Будет срок, возведу его в консулы.

Сарпедон обнимает подростка и отступает, кланяясь:

– О, Диктатор!.. Я понял, царь!.. Золотые слова, царь!

Сулла:

– Ликуй, Рим! Слава свободе! Освобождаю всех рабов Мария и рабов популяров, – тех, кто был с Марием. Десять тысяч рабов – на волю! А ветеранам я дам участки. Все помогайте мне. Ибо я ввёл проскрипции. Убивайте врагов моих! Приносите их головы! Стройся в очередь, оформляй права на богатства жертв, получай их в дар!.. Завтра Сулла пирует. Жду всех вас завтра… Я вас покину. Мне нужно выбросить пепел Мария в Городскую Клоаку! – Он, сжав концы чёрной ткани с собранным прахом, живо взбирается на коня и скачет, красный плащ реет; следом – охрана. Толпы вопят: