Инна Фидянина-Зубкова - Нежить и богатыри. Сборник сказок

– Кто это вам ухи понадкусывал?

Дети бегать, прыгать перестали, уставились на былинного, могучего, русского богатыря и хором отвечают:

– Бабай!

Мороз по коже пробежал у Муромца свет Ивановича. Но он всё-таки взял себя в «руки», присел на травку и давай детей пытать-выспрашивать:

– Шо за Бабай, где живёт-поживает, как выглядит и где его шукать?

– Да вот он, Бабай, с нами играет!

Расступились дети, и увидел Илья маленького, лохматого духа, нежить драчливую. Прыгает нежить, скачет, сам себя по имени и отчеству величает: «Бабай Бабаевич Бабаев игратися желает, забавлятися! Бабай Бабаевич Бабаев игратися желает, забавлятися!»

И не думая, не задумываясь, по инерции, ненароком, а то ли от своих детских страхов, прихлопнул богатырь духа лохматого одной ладошкой. Мокрого места от Бабая не осталось! Охнули дети, погрустили чуток и побежали в скалки играть. А могучий, русский, сильный богатырь сел на траву-мураву и расплакался, как ребёнок, от обидушки-злобушки на себя самого любимого. Посидел, поплакал да от стыда большущего, от позорища великого в родную деревню больше ни ногой! Приблудился он в конце концов к богатырям киевским, поселился на заставушке богатырской и ещё кучу подвигов совершил!

А в деревеньке той сибирской вскоре новые дитятки народились, подросли и с целёхонькими-прецелёхонькими ушками побежали в прятки, прыгалки играть. Старики на их уши дивились, как на диво дивное, да свои надкусанные теребили. А потом и к такому раскладу привыкли.

Ведь всему человек привыкает: и к хорошему, и к плохому, к одному никак не привыкнет – нет больше царской власти на земле, нету! А мужик-дурак всё ходит, зовёт царя. Тот не возвращается.

Нет больше Бабая, Егорка;

спи и не думай ни о чём,

есть кому за тебя думу думати:

не твоей рукой указы писаны будут.

Баю-бай, глазки смело закрывай.

Бабай или Бабайка – ночной дух, воображаемое существо, упоминаемое родителями, чтобы запугать непослушных детей. Чёрный, кривобокий, немой, безрукий и хромой старик, ходит с мешком, в который забирает непослушных детей. Есть версия, что «бабай-ага» (старик, дед) – обращение к сборщику дани у славян во время турецкой оккупации. 1. Бабай забирает детей (кроме обычной дани турки забирали мальчиков в янычары). 2. Бабай безрукий и одноногий (сборщиками дани становились прослужившие до старости воины, многократно раненые).

Жила-была поляница удалая. Шлялась, металась она всё по войнам, да по битвам и поединочкам с могучими, сильными, русскими богатырями. А к сорока годочкам своим притомилась от походов великих, от боёв тяжких. Села у Ильмень-реки, пригорюнилась, плачет:

– Гой еси, река Ильмень прекрасная! Ой устала я бегать, шлятися с палицей тяжёлой по горам, по долам, по лесам дремучим. Надоело мне, деве красной, с Ильёй Муромцем битися, махатися. Болит головушка моя от татарина, а от мангола ноет сердечушко. Нунь отдохнуть мне приспичило. Не видала я, поляница, ни разу поля чистого, не нюхала я травушки-муравушки, не плела веночков деревенских, не пела песен задушевных. Подскажи мне, речка буйная, дорожку прямоезжую к полю чистому, мураве колючей, ромашкам белыям!

Зашипела, забурлила река шумная, всколыхнулась у берегов своих, отвечает: «Гой еси, поляница озорная, я бы рада тебе помочь, да нечем. Обернись, оглянись назад: ты спиной своей могучею как раз сидишь к полю чистому, зелёна трава позади тебя, а впереди я, Ильмень-река. Иди скорей ко мне, в первой черёд омойся уж!»

Оглянулась поляница удалая туда, где только что лес рос, а там поле чистое, шелковистое разлеглось от края неба до края. Обрадовалась дева-воин, разделась донага, кинулась в воду – захотела перед отдыхом искупаться. Выкупалась она в речке чистой и вышла на берег краше прежнего, моложе молодых молодиц: щёчки розовые, губки красные, волосы русые на солнце блестят, веночек просят.

Не стала девушка надевать доспехи тяжёлые, а в рубахе нижней так и пошла по полю. Трава под ногами колосится, цветочки сами в руки просятся. Сорвала она ромашку белую, та ойкнула. Девица на это лишь хихикнула да сорвала ещё ромашечку, и эта ойкнула. Захохотала поляница и айда рвать цветок за цветком! Песни народные поёт, венок плетёт, на солнышке красном греется, на стоны цветочные внимания не обращает.

А дело то было серьёзное: не сами цветики ойкали, а полевые духи Анчутки-ромашники сокрушались. Потревожила их баба-великанша, сорвала домики ласковые, оставила крошечных духов без крова. Разозлились Анчутки, собрались в кружок, шушукаются. А пошушукавшись, прыгнули на венок, заплясали, закружились на нём и стали какое-то жуткое заклинание выкрикивать.

Не видит их дева красная, одевает венок на голову и вдруг начинает стареть. Постарела она в один миг. Руки свои сморщенные разглядывает, не поймёт ничего! Лицо дряблое потрогала и горько-прегорько заплакала. Пошла к реке прохладной – отражение своё рассматривать. А как увидела себя в воде, испугалась: на сто лет она теперь выглядит, а то и старше! Осерчала поляница на реку:

– Это ты виновата, что я нынче старуха. Позади меня лес стоял, а ты поле зачарованное наворотила. Убирай колдовство лютое с тела моего, а не то порублю мечом своим могучим твои воды быстрые на кусочечки мелкие!

Расплескала Ильмень-река берега свои, усмехнулась: «Ты меч то булатен смогёшь поднять, али как? Да не я тому виной, что ты анчуток полевых растревожила, их домики цветочные оборвала, разворотила. Уж не знаю, как и помочь тебе… А попробуй ещё раз во мне искупаться, авось и помолодеешь!»

– Есть ещё одно верное средство, – сказала внезапно помудревшая поляница. – Убери это поле зачарованное, верни лес густой на место прежнее. Не бывать на белом свете радости от того, что приворотами сделано!

«И давно ты это поняла?» – хихикнула речка, дунула, вспенилась, и поле исчезло.

А как исчезло зачарованное поле вместе с Анчутками полевыми, так и поляница наша молодеть начала. Молодела, молодела и перестала молодеть, к годам шестидесяти приблизившись. Приуныла баба, в свои сорок молодых годочков вернуться хочет.

«Да иди уж, омойся в моих водах чистых, тобой, как назло, не порубленных!» – зовёт река.

Делать нечего, потютюхала поляница к воде, искупалась. А как на бережок вышла, ещё тридцать лет скинула. Стала моложе, чем была, да и в росте прибавила. Надела она доспехи тяжёлые, поклонилась Ильмень-реке и пошла, побрела путями долгими, искать поля, луга не паханные, ворожбой не тронутые. Так до сих пор по тайге и шляется, славу свою да удаль хоронит. Чисто полюшко выглядывает – не найдет никак!

А ты спи, Егорка и о несбыточном не мечтай.

Космосы эти всякие далеко, а дом отеческий рядом;