Юрий Ермаков - Тайна Порфирия Иванова. Роман-исследование. Роман-игра

Ф. Так вы же говорили о сознании.

П. К. Вот именно – этому не будет конца, если мы не изменим поток нашего сознания, связанный с оправданием роста числа болезней, как неизбежного зла современной цивилизации, и не встанем на путь восстановления здоровья максимально простыми и одновременно наиболее эффективными средствами самой Природы.

Ф. И что же это за средства такие?

Спросил Философ и зашёлся в сильном кашле.

П. К. Это природная закалка. Всё, Философ, пора приниматься за дело. Пойдём, если хочешь, я тебя приму. Только ты сам меня попросить должен, я тебя насильно лечить не могу.

Ф. (прокашлявшись.) Теперь, кажется, я готов. Пойдём, Учитель, дай мне здоровья, а то в этих казематах и до свободы не доживёшь.

П. К. Вот так бы давно. Пойдём, Философ, навстречу здоровой жизни! Сегодня я тебя оболью, а завтра сам начнёшь всё это делать и потихоньку вернёшь себе своё здоровье.

И они вышли на двор, и Порфирий вылил на голову Философа ведро ледяной воды, а потом, уже в помещении, Порфирий положил Философа на скамейку и приложил одну руку к голове, а другую к ногам Философа – пропустил, как он выразился, «магнето». И когда это «магнето» прошибло Философа, а ощущение было действительно такое, будто от макушки до пяток прошёл электрозаряд, что Философ на секунду даже сознание потерял, но потом, когда пришёл в себя, ощутил во всём теле необычайное тепло и лёгкость. Он открыл глаза и увидел грязный потолок, но этот грязный потолок показался ему великим произведением искусства, которое напомнило ему о безконечности вселенной!

Философ сел на лавку рядом с Порфирием и заплакал. Порфирий обнял его, как маленького ребёнка, а потом погладил по голове и сказал:

– Поплачь, поплачь, детка, это поможет.

Тут появился Никитич и велел расходиться по палатам. Порфирий хотел было попросить Никитича погодить, но тот показал ему кулак, и Порфирий попрощался с Философом. Когда Философ ушёл, Порфирий тоже показал свой кулак Никитичу, а потом пошёл в свою палату и стал писать свои воспоминания и размышления о жизни.

Паршек запомнил этот день на всю жизнь и с тех пор никогда ни на кого руку не поднимал. Зарок себе дал. Случилось, правда, один раз сорваться – играл с сыном дома, возились ради потехи, а сын нечаянно и сшиб рамку с его портретом. Рамка разбилась – стёкла брызнули. Не сдержался Порфирий и дал сыну подзатыльник, но тут же опомнился – достал из кармана 25 рублей и стал сына утешать да прощения просить. И больше за всю жизнь ни разу не срывался, хотя были моменты и с женой, и с друзьями, когда нужно было пустить в ход кулаки, но Порфирий всегда вовремя осаживал себя – «Нельзя! Зарок помнишь?» – говорил он сам себе и тут же остывал. А зарок этот он дал вот в какой ситуации.

Было это как раз в год начала первой мировой войны, на Масленицу. Как всегда, главным развлечением ребят были кулачики – кулачный бой, а Порфирий уже третий год был атаманом. И уже два года подряд его ватага побеждала противника. Все ждали – как будет на этот раз. Атаманом его выбрали не только за большой рост и силу, но и за ум. Умел он грамотно расставить бойцов и объяснить тактику боя. Башковитый – говорили про него. В его ватаге были, в основном, шахтёрские ребята и молодые мужики – крепкие, выносливые, не один год проработавшие в шахте и силушкой их Бог не обидел.

Ещё со вчерашнего дня было расчищено и размечено поле. Народу поболеть за своих набралось много. Против шахтёрских выступали городские – извозчики, носильщики, мастеровые и другие желающие показать свою удаль. На этот раз получилось – полсотни на полсотни. Славный должен быть бой, да и природа в этот день благоволила – светило весеннее солнышко и ветра почти не было.

Ватаги выстроились друг против дружки, и судья дал сигнал сходиться. Побежали и началась битва. Порфирий перед боем дал команду – в первой стычке особо сил не тратить, а стараться стенкой задавить противника и постараться вытеснить его за потылье. Так его ребята и сделали – особо кулаками не махали, больше уворачивались от ударов, но строя не теряли и шаг за шагом теснили противника. Те сообразили, что так можно быстро выдохнуться, и их атаман крикнул: «Надёжа!» Цепь расступилась и «надёжа», который был в тылу, с разбега врезался в ватагу шахтёров. Был этот малый огромного роста и веса – разорвал цепь шахтёров. Однако, те не растерялись и лишь несколько городских успели проскочить вслед за «надёжей». Шахтёрская цепь сомкнулась, а «надёжа» и ещё несколько городских оказались в кольце шахтёров. И против «надёжи» уже стоял Порфирий-атаман, который тут же произвёл «укол оружием» прямо в лоб «надёжи». Тот, однако, устоял на ногах, хотя на мгновение потерял ориентацию, тогда Порфирий другой рукой ударил под микитки. Дыхание у «надёжи» сбилось, и он согнулся пополам, и Порфирий рубящим ударом опустил свой кулак правой руки на затылок «надёжи». Тот упал в снег лицом и дрыгнул ногами. Все, кто был рядом, видели, что «надёжа» лежит и не шевелится. Судья сунул два пальца в рот и свистнул. Бой замер. Все расступились, и судья подбежал к «надёже», перевернул его на спину. Рядом на снегу расплылось пятно крови. Судья прислонил ухо к груди «надёжи», послушал, потом поднялся и сказал: «Живой!» Все выдохнули, а Порфирий стоял в столбняке. Он сам не понял, как это у него получилось – сбить такого громилу. Кто-то из зрителей крикнул: «Закладка!» И все кругом тоже заорали: «Закладка, закладка!»

Судья подошёл к Порфирию и осмотрел его руки – закладки не было.

– Нету закладки, – крикнул судья, – тащите носилки. И извозчика – быстро!

Порфирий, как во сне, схватился за носилки, и вместе с напарником они отнесли мужика на извозчика. Тут же откуда ни возьмись появился городовой и велел Порфирию ехать вместе с «надёжей».

– Если помрёт – я тебя в Сибирь закатаю, – шипел городовой.

В больнице Порфирий долго сидел в коридоре и ждал приговора. Вышел доктор в белом халате, испачканном кровью, сказал коротко:

– Жить будет.

У Порфирия гора свалилась с плеч. Городовой погрозил ему кулаком, и Порфирий пошёл на улицу. Он вышел из больницы и пока шёл домой всё время твердил про себя:

– Больше никаких кулаков, никогда, никому.

На следующий день Порфирий купил апельсинов и пошёл навестить «надёжу». Тот лежал на койке и заулыбался, когда Порфирий подал ему апельсины.

– Ты уж прости меня, Николай (так звали «надёжу»), я не нарочно.

– Да ладно, до свадьбы заживёт, – простодушно ответил Николай и они пожали друг другу руки.

Этот урок он запомнил на всю жизнь.

Было в психбольнице и женское отделение. Мужчин туда не пускали, но Никитич, после того как проникся к Порфирию полным уважением, рассказал Порфирию об одной странной женщине, которая часто беседовала с невидимым собеседником. Беседы её были трудно понять, они больше походили на бред сумасшедшей, но иногда Никитич улавливал какой-то смысл. Рассказал он об этой женщине Порфирию в надежде, что тому удастся что-то понять из её бреда, а для этого он тайно провёл Порфирия на женскую половину переодев его в женский халат. Они приблизились к женщине, и Порфирий услышал: