Виталий Рожков - Сундучок бабушки Нины. Сказ третий. Мифы и легенды

Прямо на лету Индрик Змей угадывал все желания маленькой чародейки, приводя её в неописуемый восторг. И даже начал учить всем своим премудростям. Геката была категорически против этого, считая, что магия совсем не для младенцев. Но отец зла даже и не слушал богиню. Он считал, что его будущая жена просто должна быть самой-самой-самой. Геката, устав спорить, полностью посвятила себя Кощею с Бабой-Ягой и хозяйству. Хотя душа несчастной просилась на свет белый и воздух чистый. Но делать было нечего. Вне Подземного Царства богиня была абсолютно беззащитна перед коварством Абаддона. А Индрик Змей мог всегда уберечь её от мужа. Но, пожив рядом с коварцем всего лишь месяц, Геката полностью разочаровалась в нём. Да, Индрик Змей проявил, совсем не присущее ему, гостеприимство. За это отцу зла огромное спасибо. Но богиня чувствовала себя рядом с коварцем очень и очень одинокой. Не раз уже она пыталась поговорить с повелителем Подземного Царства по душам. Но тот даже и слушать гостью (хотя Геката иногда себя больше пленницей ощущала) не хотел. Мол, я пустил тебя к себе, дал защиту… живи и радуйся. А вот Параскея, напротив, чувствовала себя рядом с Индриком Змеем на седьмом небе от счастья. Ни на минуту его не отпускала. Стоило только отцу зла отвернуться, то тут же поднимала страшный рёв. Называла то «дядей», то «дедой», а иногда и «папой».

Геката, услышав последнее, тотчас же вздрагивала и начинала пристально смотреть по сторонам, ища беспощадного мужа. Почувствовав беспокойство гостьи, Индрик Змей всякий раз успокаивал её:

– Не бойся. Абаддону никогда не попасть в мою обитель. А если он даже и попытается сделать это, то, обещаю тебе, всю оставшуюся жизнь камнем проведёт. Я никому не дам обидеть мою малышку.

Богине и нравилось такое отношение отца зла к её старшей дочери, и настораживало одновременно.

«Если бы Индрик так вёл себя со всеми детьми, – думала она, – то я бы, несомненно, радовалась этому. Ведь бедняжки были обделены лаской отцовской. А так …и чего только у него на уме…»

Да, к остальным детям Гекаты повелитель Подземного Царства относился с нескрываемым презрением. И Кощей с Бабой-Ягой это чувствовали. Только завидев отца зла, они тут же начинали громко плакать. И как не старалась богиня, никак не могла их успокоить.

– Пусть замолкнут немедля! – начинал кричать Индрик Змей – Посмотри, как моя малышка испуганно смотрит!

Геката, тяжко вздохнув, брала плачущих детей на руки и уходила с ними в самый дальний угол огромной подземной пещеры. Больше не видя зловредца, Кощей и Баба-Яга тут же и успокаивались. А богиня, убаюкав детей, принималась за наведение порядка. Индрик Змей вовсе не был чистюлей. И несчастная, всё кругом убрав утром, повторяла это и днём, и вечером.

Когда-то Геката, только увидев отца зла, по уши в него влюбилась и даже хотела стать его женой и хозяйкой Подземного Царства.

«А что, – с улыбкой думала она, – я ещё ого-го. Не все же силы высосал из меня проклятущий Абаддон. И красива, и умна. Чего ещё надо? Да и Индрик тоже ничего. Ему и не дашь совсем девятьсот лет. Так, сто, сто десть, не больше. В самом соку. Да и намного лучше он Абадддона окаянного».

Богиня прекрасно знала от Зевса, что Индрик Змей одинок. Но почему так было и не думала вовсе. Зачем ей это? Ну не нашёл ещё правитель Подземного Царства любовь свою. Геката даже один раз попыталась намекнуть отцу зла о своих чистых чувствах. Но тот отмахнулся от неё как от надоедливой мухи. И вскоре богиня уже совсем перестала даже и думать об этом, решив, что коварец никогда не предложит ей стать хозяйкой Подземного Царства.

Время неумолимо шло вперёд. Кощей всё больше стал походить на старого ворчуна, вечно всем недовольный. Баба-Яга требовала к себе постоянного материнского внимания. А если Геката не потворствовала ей, начинала громко сыпать самыми ужасными проклятьями.

«Вот оно, наследство Абаддона», – всплеснув руками, думала тогда богиня и с большим трудом успокаивала младшую дочку.

Одна Параскея, как сыр в масле катаясь, росла себе да ума-разуму набиралась. Поглотив, словно губка, всё, что знал Индрик Змей, она решила испытать полученную магию на матери и сестре с братом. И настали для Гекаты, Кощея и Бабы-Яги самые чёрные дни.6 Каждое утро (хотя в тёмном подземелье никогда нельзя было понять, что настало) старшая дочь богини, состроив невинную улыбку, стала приносить, так любимое матерью, вино Персефоны, подсыпая или подливая в него самые сильные яды.

Жена Аида, узнав от Мойр, где скрывается подруга, ночами приходила в Подземное Царство и, немного поболтав о том, о сём, всякий раз оставляла хмельной напиток. Пока богиня общалась с Гекатой, Каллигенейя нянькалась с Кощеем и Бабой-Ягой. Хоть и не были они уже младенцами, но для нимфы ими так и остались. Она очень любила детей и всякий раз приносила что-нибудь сладенькое. Если к Персефоне Кощей и Баба-Яга относились с опаской, то Каллигенейю просто обожали.

А к Параскее нимфу не допускал Индрик Змей. Он был очень недоволен присутствием Персефоны. Но терпеливо молчал, ужасно боясь гнева Зевса.

Люто ненавидел отец зла повелителя Тартара и дочь Деметры. Пусть и были они его кровными родичами. Обитель Аида находилась глубоко под землёй, но была намного больше и светлее, чем Подземное Царство. Один Стикс, по которому угрюмый Харон перевозил души, пробуждал в Индрике Змее неугасимое пламя зависти. Ведь в Подземном Царстве даже капли воды на глазах высыхали от его тлетворного дыхания. Да и не был правитель Царства Мёртвых таким одиноким, как он. Одна Персефона стоила тысяч, так ненавистных Индрику Змею, людей. И красива, и мудра, и… Только она могла успокоить вздорного мужа. Иметь такую жену, значит обрести счастье. Да и Зевс относился к Аиду намного мягче, чем Сварог к нему. Хотя правитель Тартара, по мнению Индрика Змея, этого ну никак не заслуживал. Злой, завистливый, беспощадный… Совсем как он сам. Сварог всегда только гневался, а Зевс говорил с Аидом по душам. Персефону же Индрик Змей люто ненавидел за то, что она наотрез отвергла все его ухаживания. Тогда отец зла в первый и единственный раз побывал в Тартаре по любезному приглашению Аида, который всегда восхищался своим родичем. И отказала богиня вовсе не из-за пылкой любви к повелителю Тартара.

Сказать по правде, дочь Зевса относилась к правителю Царства Мёртвых только как к тюремщику. Не по своей воле она осталась в Тартаре, а из-за его коварства. Если к Калллигенейе (стражнице своей) богиня относилась с добром и пониманием, то к Аскалафу (пятидесяти пастьтному садовнику Аида) никогда ничего, кроме ненависти, не испытывала. Хотя это чудовище ни разу не причинило богине зла, ибо очень и очень её любило. Голло, ведьма-мучительница (даже Аид относился к ней опаской), завидев богиню, или невидимой становилась, или, одевая на лицо милую улыбку, принималась осыпать свою госпожу самой сладчайшей лестью. Но Персефона всегда делала вид, что ничего не видит и не слышит. Больше всего на свете она ненавидела лесть. Да и сама ведьма богине была очень ненавистна. Когда-то Голло попыталась один единственный раз причинить ей вред и сожалела потом об этом до самой своей погибели от рук Геракла. А Цербера и вовсе не замечала. Страшно ужасен был трёхголовый страж Тартара, но при появлении Персефоны тотчас же превращался в щенка. Даже родив от Аида Евменид (богинь-мстительниц) и Макарию (богиню блаженной смерти), богиня так и не смогла его полюбить. И всякий раз покидая Царство Мёртвых, навестив Деметру (несчастная мать, не видя дочь, всё время пребывала в чёрной печали) и Зевса (хотя Гера падчерицу никогда не жаловала), отправлялась на поиски своей любви. Но… даже самые красивые из мужчин не могли утолить тоску богини.