Карл Мунк - Один

Вышла во двор. Хлопнула трижды в ладоши, призывая валькирий.

Они тотчас явились, встав молчаливой стеной. Вид богини с растрепанными волосами и в одной прозрачной рубахе, не скрывавшей округлости тела, напугал бедолаг.

– Валькирии! – молвила богиня. – Вам даны в руки нити судеб всех живущих. Пусть выйдет та, кому небеса даровали честь следить за судьбой юного Бальдра.

Валькирии, зароптав, отступились: мать, обезумевшая в своем страхе за старшего сына, требовала невозможного. Сам Один не мог бы избегнуть приготовленной участи. Валькирии лишь следили, чтобы нить оборвалась вовремя, спеша связать узелки болезней у тех, кому не пришло время отправляться в царство мертвых.

– Вы молчите? – вспыхнула Фригг. – Тогда я сама найду нить судьбы Бальдра! – и коршуном кинулась в толпу девушек. У каждой из валькирий на шее был моток ниток – связка жизней тех, кому, даже если они пока не родились, предстоит стать друзьями и недругами, приятелями и ненавистниками при жизни.

Девушки, видя безумство Фригг, бросились врассыпную. А Фригг с силой, удесятеренной материнской любовью, настигала беглянок. Срывала мотки ниток. Перебирала и, не находя нить с рунами Бальдра, рвала и отшвыривала.

И прокатились по девяти мирам войны. Сотнями косили людей болезни. Нерожденные дети задыхались во чреве – их нить судьбы валялась, изорванная, во дворе жилища Фригг.

– Постой, безумная! – словно хлыстом ударил ее женский окрик. – Возьми, раз ты решила восстать против воли предков! – И из темноты на свет выступила Йоханна, протягивая обрывок непрочной веревки.

– Она? Это она? – Фригг покрывала коротенькую тесемку поцелуями. Прижимала к груди и тут же рассматривала на вытянутых руках. Окинула примолкших валькирий исподлобья. В кулак зажала драгоценную добычу, пятясь к жилищу.

– И если кто-то посмеет… – не договорила Фригг, впившись взглядом в Йоханну. Неужели предки могли доверить судьбу Бальдра этой пигалице и вертихвостке? Предки напутали! Никто не сумеет сохранить нить сына так, как его мать. Словно в руках паутинка, Фригг еще раз перед тем, как запереть сундук печатью Одина, взглянула на ниточку, послушно обвившуюся вокруг указательного пальца.

– Бальдр, мальчик мой! Живи вечно, – попросила.

Но отчего перед глазами не лицо сына, а подлая Йоханна? Фригг решила приказать казнить валькирию, чтобы у той и мысли не возникало, будто какая-то валькирия может распорядиться судьбой Бальдра. Тотчас, словно подслушивал под дверью, появился Локи. Его Фригг недолюбливала, порой гнала от себя. Но сейчас ас возник как нельзя кстати.

– Йоханна? – сразу догадался Локи. И, удовольствовавшись молчаливым взмахом ресниц, поклонился:

– Слушаюсь, госпожа! С этой же ночи о валькирии Йоханне никто никогда не услышит.

– Зато я стояла тут, – выступила девушка, молитвенно сложив руки. – Не за себя прошу…

– Подслушивала, мерзавка! – Локи закрутил руки девушки за спину.

Кошкой кинулась Фригг:

– Подсматривала?! Да я вырву твои бесстыжие глаза! – и попыталась ногтями впиться в лицо валькирии.

– Я просто пошла следом за тобой, богиня, – спокойный тон охолонул Фригг. Закопошилась и тайная мысль, не расскажет ли валькирия нечто, что еще надежнее защитит Бальдра. В конце концов, что девице теперь терять, когда Фригг вынесла ей смертный приговор?

– Богиня, послушай! – проговорила Йоханна. – Многие беды и несчастья ждут Асгард из-за твоего сегодняшнего поступка. Никто не волен продлевать или укорачивать жизненные сроки. Каждый живет, сколько отмеряно, чтобы уступить место другому.

– Вот ты и уступишь место в Асгарде для моего сына, – холодно обронила богиня.

Валькирия, как видно, облегчить свою участь не собиралась.

– Привязать ее к хвостам четырех необъезженных кобылиц! – бросила Фригг, удаляясь.

Стоило за Фригг затвориться двери, как Локи, наклонившись к самому уху валькирии, зашипел:

– Чего ревешь, дурашка? Утрись вот, – швырнул девушке платок.

Йоханна подняла недоверчиво глаза на аса.

– Если выполнять все бредни Фригг, в Асгарде скоро прислуги не останется, – змеей ухмыльнулся Локи. – Не бойся: ты не стоишь четырех кобылиц, которые, таская твои ошметки, могут в горах переломать себе ноги. А вот что я тебе скажу, красавица: твой час придет! Сейчас же, не медля, и не вздумай собирать женские побрякушки, отправляйся в страну великанов – я укажу путь. Там найдешь пещеру в горе, – и, видя, что девушка отрицательно качнула головой, продолжил: – Да брось: и замуровывать я тебя не прикажу. Будешь там тихо-мирно поживать, пока злость Фригг не уляжется. Конечно, в Асгард возврата не будет, зато уцелеешь! – и ущипнул тугой бок валькирии.

– Зачем ты заботишься обо мне? – не поверила Йоханна.

– О себе! О себе я забочусь, голубушка! – туманно пояснил Локи, выпроваживая Йоханну. – Да, чуть не забыл, – Локи завозился у только что опечатанного Фригг сундука. Извлек нить Бальдра. – У тебя, Йоханна, сохраннее будет. А придет время, я скажу, как той ниточкой распорядиться.

Валькирия, чей смысл бытия был в выполнении воли предков, жадно вцепилась в нить юного бога света. Теперь конец света отстрочен, и Йоханна могла быть спокойна, что не стала причиной конца всего, что знала и любила.

А Локи, подергав край плаща, выдернул почти такую же нить, какую отдал валькирии. Положил на дно сундука. Приноровившись, соединил воском половинки печати великого Одина. Полюбовался:

– Вот пусть над мои плащом Фригг и трясется – целей одежда будет!

А богиня, даже заполучив нить судьбы сына, на этом не успокоилась. Она, пользуясь тайными знаниями, доставшимися ей от предков, приказала всем живущим ныне и всем еще нерожденным, всем зверям, птицам и растениям, всему сущему не сметь вредить Бальдру. И мир повиновался богине, преклонив колени перед исступленной материнской любовью.

Лишь омела не поняла богиню. Чужеземка, никогда не росшая в суровых краях Скандинавии, омела не понимала чужого языка, но, как и прочие, наклонила головку в знак почтения к супруге великого Одина.

– Что? Что она говорит? – пыталась добиться толку омела у растущего рядом лютика, но тот, боясь пропустить хоть слово из речи Фригг (согласитесь, не часто боги обращают внимание и разговаривают с неприметным желтым цветочком) отмахнулся:

– Люби Бальдра – и все дела!

Старая Хана, раскручивая время вспять и умея видеть будущее, хотела выйти вперед, предупредить Фригг, но опомнилась: никто не может вмешаться в судьбу.

А сны Бальдра, предвещая юноше гибель, становились все тревожнее.

Теперь, оказавшись на том же голом горном плато, Бальдр был окружен не только двойниками. Этот мир с каждым новым посещением бога приобретал краски. Наливался запахами. Обретал материальность. Под слоем налета, казавшегося пылью, проступили зубцы крепостной стены. Что-то стало твориться с пространством: по-прежнему во сне Бальдр мог обойти планету в пятьдесят шагов, но огромный волк все так же клацал зубами на далеком горизонте, еле приметный.