Карл Мунк - Один

Потоптавшись на месте и погрозив асам здоровенными кулаками, великанши понуро поплелись обратно в Ётунхейм: предстояло объяснить подругам, что женишков придется еще поймать.

Ничего из того, что произошло при сотворении мира на самом деле, конечно, в сбивчивом рассказе Старой Ханы не было. А были, смешавшись с легендами, видения о великих йотунах и их потомках – мудрых и справедливых асах и о предназначении вёльвы, вынужденной через века тащить на своих плечах бремя горестей и несчастий, выпавших на долю миров. Где тут быль, а где выдумка? В мифах и сказаниях провидцев живет история, всякий толкует ее на свой лад, И смутные времена, когда разум спал, а боги и люди были заняты взаимным уничтожением и отрицанием, порождали сияющие провалы во времени, и тогда Старая Хана толковала события по своему разумению.

И старуха, перебираясь сквозь переплетения разрозненных событий и фактов, как перебирается человек сквозь ползущие заросли кустарников, повествовала о том, что видела внутренним взором. Она была честна по отношению к тому, что помнила или придумала, а можно ли требовать от человека большего?

Но девушка поверила Старой Хане, потому что ее история озарялась слепой и неистовой верой в свое предназначение, а истина освещалась долгом, который не выполнить никому иному.

– Я согласна, – прошептала ночная гостья ведуньи, вставая.

А Хана, все еще погруженная в воспоминания, пропустила тот момент, когда время стронулось и, качнувшись, восстановила привычный ход вперед.

И тотчас хижина старухи наполнилась едким дымком, вкрадчиво вползшим сквозь неприметные глазу щели.

Хана знала, что люди струсят открытого выпада. Так и случилось: никто из селян не рискнул преступить порог, хоть дверь, вот, отперта. Но человечество ловко прибегает к уловкам тогда, когда впереди маячит цель или выгода. Селяне доверили выбор судьбе. Сгорит ведьма, значит, так повелели завершить ей путь среди смертных боги. Уцелеет, ну, что ж никто не видел, кто поднес факел к соломенной кровле.

О себе Хана не думала. Она торопливо протянула руку к закашлявшейся девушке:

– Дай ладонь! – и успела коснуться пальцев своей преемницы до того, как в хижину властелином повелителем ворвалось пламя. Старуха с недюжинной силой вытолкнула новую вёльву в другое время, отстоящего от горевшего дома на многие годы.

Так и пустело пожарище, пока чужак не всколыхнул россказни долгожителей. Тогда-то снова припомнили и Старую Хану, и дурную славу холма.

А пришелец, сделав вид, что любопытные взоры к нему не относятся, принялся растаскивать завалы спрессованных временем камней и расчищать место для постройки дома.

Посудачили да забыли, пока Вотан, так звали чужака, сам не напомнил о себе, заявившись в деревню с полными карманами золота: ему требовались плотники, кузнецы и хороший столяр. Хотя, как обнаружили после, и сам Вотан был не промах, успевая быть одновременно в нескольких местах да еще умудряясь покрикивать на греющихся на солнышке работников: те-то были уверены, что Вотан вместе с лесорубами валит деревья на бревна, даже стук его топора различали.

Золото, как известно, имеет удивительное свойство: стоит ему желтым лучом ударить в лицо самого завзятого бездельника, как, понукаемый женой и голодным выводком галчат со вздутыми от недоедания животами, бездельник начинает потихоньку раскачиваться, шевелиться и даже что-то делать. Словом, не прошло и месяца, а холм превратился в ровную чистую площадку, хоть репу сей.

Тут Вотан повел себя странно. С лихвой расплатившись с работниками, он, вместо того, как и положено по окончании любого дела, не откупорил бочки с пивом, не поставил угощение, а, сверкая из-под широкополой шляпы единственным глазом, велел всем убираться.

– Но, хозяин, – заспорил, было, кузнец, стискивая кулаки.

Однако чужак так резко повернулся и лязгнул зубами (ну, точно голодный волк! – рассказывали потом очевидцы), что работнички, бурча под прокуренные усы, гуськом спустились с холма, оставив Вотана в одиночестве.

Но деревня насторожилась, затаив обиду, хотя золота многим теперь хватило бы до нового урожая.

– А все же не по-людски, не поступают так, – судачили селяне, тут же забыв, что без Вотана есть бы им пареную траву да запивать не пивом, а чистой водицей.

Но как предугадаешь, где грань человеческой неблагодарности? Один разговоры слышать слышал, а только, по-видимому, плевал он на то, что о нем судачат.

Но на большее, чем разговоры, селяне пойти не рискнули. Было в чужаке нечто такое, то ли в выговоре, то ли в манере держаться в седле и одеваться, что отличало его от прочих.

Прошло несколько недель. Любым, даже самым предвзятым кривотолкам, в конце концов, надоест муссировать одно и то же. Тем более, деревню от поселенца отвлек слух, что в соседней деревне родилась девочка с хвостом. Некоторые утверждали, что даже видели это страшилище. На первый взгляд ребенок и ребенок, а позади, чисто, как у коровы, свисает голый хвост с кисточкой пушка на конце.

Стали гадать, что знамение – не к добру.

К Вотану, гордецу и нелюдиму, по-прежнему относились осуждающе: деревня не любит пришлых перекати-поле.

Но тут Вотан вновь напомнил о себе, причем самым неожиданным образом.

Лето исходило жарой, внезапно сменившейся нудным ненастьем с редкими разрывами среди мокнувших дождем облаков.

Как-то, в один из таких унылых вечеров, в хижину кузнеца, наклоняясь под низким проемом двери, ввалился Вотан.

Кузнец с семьей ужинал. Он не простил обиду и тот взгляд, заставивший пробежать по спине дрожь, которым Вотан наградил работников напоследок. Теперь кузнецу время поквитаться. Делая вид, что не замечает вошедшего, кузнец медленно потянулся к котлу, в котором курилась кислым паром вареная со свининой капуста. Зачерпнул со дна и отправил в рот.

Вотан усмехнулся, устраиваясь на лаве. Тотчас с плаща и сапог на пол натекло. Хозяйка метнулась подтереть, но, пригвозженная приподнятой бровью мужа, вжалась на своем месте.

Кузнец по-прежнему дожидался, когда же незваный гость догадается, что пора бы и честь знать. Но тут, когда уж он совсем открыл рот, чтобы посоветовать чужаку убираться на холм старой ведьмы, как почувствовал, как неведомая сила приподняла его над лавкой, перенесла к порогу. Шляпа кузнеца, сманеврировав в воздухе, шлепнулась, въехав прямо на глаза, а плащ, сам собой сдернутый с гвоздя в косяке, словно живой обернулся вокруг плеч.

Вотан ударил себя по коленям ладонями:

– Вот и ладно! Сборы завершились – можно и в путь!

Кузнец, внезапно потерявший и волю, и дар речи, безропотно заспешил следом за чужаком.

Жена кузнеца с минуту глядела вслед исчезающей парочке. Потом кинулась по соседям.